№4.1

[Reborn non-kink]

Хибари Кея / Савада Тсунаёши / Рокудо Мукуро. AU. Мукуро - вампир, живущий в богатом замке в глубине леса. Цуна - простой мальчик, живущий в деревне, разносчик писем. По долгу службы вынужден ходить в замок, где и попался на глаза Мукуро. Тот желает заполучить мальчика любым способом, но лучше - добровольным. Цуна сначала пугается странного человека, о котором ходит множество слухов, но по мере знакомства все больше симпатизирует ему.
Хибари - охотник на вампиров. Он подозревает в Мукуро чудовище, и беспокоится за Цуну в своей манере. Отдавать мальчика кому бы там ни было тоже не собирается. Развитие треугольника, пейринг (1827, 6927 или 182769, 1869 ни под каким соусом). Конец любой, но предпочтительно хэппи энд.

@темы: Tsunayoshi Sawada, Kyoya Hibari, Mukuro Rokudo, АУ, четвёртый тур, выполнено

Comments

[океания]

сразу вспомнился сюжет Рыцаря-вампира -__- интересно как выполнят заявку

[Изумрудная Императрица ака Бандит]

по моей просьбе JIenor сделала фан-арт в тему заявки~
ворнинг: вольная интерпретация

смотреть

[Гость]

Предупреждения:
1. Оно почти дженовое, хотя намеки и на 1827 и на 6927 присутствуют.
2. Кто все эти люди?
3. Открытый финал, ибо автор не захотел обделять ни Мукуро, ни Хибари, и предоставил им самим во всем разбираться.

- Ты опять туда ходил? – мрачно спросил Хибари, не отрывая глаз от увесистого фолианта.
- Да, - виновато кивнул Цуна, опустив очи долу.
- Дурак.
Ну вот так вот всегда. Припечатал – и хоть ты тресни, не переубедишь. А что почтальон на всю деревню один - Цуна, его не волнует. А тому что делать, если в замок что ни день – то письмо?
- Я за тебя же и беспокоюсь, - кажется, Хибари все-таки заметил, что Цуна надулся, и соизволил смягчить тон. – Сам знаешь, какие слухи об этом замке ходят.
- Ага, а ты, можно подумать, им веришь.
- Не всем, - флегматично ответил Хибари, перелистывая очередную страницу. – Но, сам понимаешь, дыма без огня не бывает. Постарайся бывать там пореже.
Цуна хотел возразить, что он без дела и так туда не наведывается – кому охота через лес тащиться? – но решил промолчать. За много лет знакомства успел убедиться, что с Хибари спорить бессмысленно и бесполезно.
И насчет «дыма без огня» тот, наверное, прав. Сплетней о жителе замка ходит – не счесть… Кто говорит, что раз в месяц в замок привозят молодых девушек, а потом их больше никто не видит; кто утверждает, что там живет сбрендивший маг – оттого-то последние два года в деревне и неурожай; а два приятеля Цуны, хвалящиеся, что однажды забрались в замок, наперебой твердят, что его охраняют два скелета, а настоящий владелец – привидение. Сам Цуна с ними в тот раз не пошел – испугался, а теперь жалеет. Про привидений – чушь, конечно. Зачем им бы им нужно было столько писем? Но все же, очень интересно, кто там в этом замке живет, да как он, замок, изнутри выглядит. А то никто толком не знает – все только выдумывают.
Цуна-то еще осведомлен больше других – ему, разносчику писем, известно хотя бы, как зовут владельца замка. У него странное имя – Рокудо Мукуро. Цуна никогда не слышал ничего подобного, а Хибари, у которого хранятся перечни аристократических семейств префектуры, говорил, что о соседе их деревни там ни слова нет.
- Что нового в деревне? – отстраненно поинтересовался Хибари, отвлекая мальчика от размышлений.
Савада пожал плечами.
- Да все тихо, как обычно. У семьи Сасагава, говорят, был какой-то конфликт с соседями, чуть до смертоубийства не дошло… Хибари, ты куда?
- Пойду, разберусь, - коротко бросил Хибари, снимая с полки оружие.
- Эй, сиди, - Цуна поспешно ухватил знакомого за руку. – Они без тебя еще неделю назад разобрались.
Он едва сдержал улыбку. Хибари может сколько угодно твердить, что с тех пор, как он стал охотником на вампиров, дела деревни его не касаются. На деле он остается главным стражем дисциплины в ней. Сейчас Кея постоянно в разъездах, поэтому обязанность следить за порядком взвалили на свои плечи его бывшие соратники. Хотя работы у них немного: Хибари основательно напугал жителей в свое время, так что все стараются вести себя потише.
Цуна был одним из немногих в деревне, кто боялся Хибари меньше остальных. Он знал, что за внешней суровостью скрывается искренняя забота о родной деревне.
Кея и охотой на вампиров занялся только для того, чтобы в деревне было спокойнее. В последнее время их что-то много развелось в округе, и он не раз говорил Цуне, что все это по вине владельца замка. Но в этом вопросе Савада не слишком-то ему верил – будь хозяин замка вампиром, от их деревни быстро ничего не осталось бы: Кея тут не всегда, а остальные с таким вряд ли справятся.
- Давай, проваливай домой, - Кея зевнул и закрыл книгу. – Я завтра опять ухожу, надо выспаться.
- Ты про работу обещал рассказать, - Цуна недовольно нахмурился. – Вечно ты так.
- Работу? – Кея пожал плечами. – Я выследил этого типа и убил его, вот и вся работа. Ему лучше было бы оставаться травоядным, а не превращаться в вампира. Может, тогда прожил бы подольше… Хотя такие идиоты долго не живут в принципе, - он перевел взгляд на все еще стоящего у двери Цуну. – Ты еще здесь? Выметайся. Мне завтра с утра снова уходить, я же сказал.
- И вот с чего бы? Только сегодня вернулся ведь… - разочарованно протянул Савада. Он уже давно не виделся с Хибари и хотел поболтать со старым знакомым. Пусть даже так, с «проваливай», «дурак» и «вот и все задание».
- Так и ухожу ненадолго. Вернусь – расскажу подробнее, - Хибари выразительно зевнул и снова хмуро глянул на Цуну. – Так, по-хорошему ты, кажется, не понимаешь, - констатировал он, положив книгу на стол.
- Все-все, ухожу, - Цуна замахал руками и поспешно выскочил на улицу, захлопнув за собой дверь. Хибари лучше не доводить – себе дороже. Он и так терпит Цуну даже тогда, когда любого другого на месте бы пришиб.

***
Ну и работы свалилось сегодня! Как будто все жители окрестных деревень и отдаленных городов вознамерились черкнуть весточку друзьям и знакомым из Намимори.
Часы на главной площади показывали без четверти шесть, когда Цуна вытащил из сумки последнее письмо и со стоном схватился за голову, снова убедившись в своем невезении: адресатом значился Рокудо Мукуро.
А ведь ужинать дома садятся в полседьмого. Если не поторопиться - семейные приживалы: какие-то дальние знакомые отца – не оставят Цуне ни крошки. А сегодня мама обещала приготовить любимый тирольский штрудель!
До замка этого полчаса быстрым ходом, никак не успеть. Эх, и письмо срочное, как назло: на завтра не оставишь! Кто его знает, этого Рокудо Мукуро? То сидит у себя и молчит, а не принесешь ему письмо вовремя – вылезет на свет божий, и пойдет ругаться с начальником почты.
Осознав всю неизбежность доставки письма, Цуна мысленно попрощался со штруделем, поправил сумку на плече и сорвался с места. Все равно надо поспешить: может хоть один кусочек, да достанется. И даже если нет – все равно, скоро стемнеет, а по ночам в лесу бродить – себе дороже.
До околицы он бежал, но потом у него закололо в боку, и Цуна перешел на шаг. Да и бегать по лесным дорогам – ноги свернешь. Поначалу они все широкие – местные часто выбираются в лес за ягодами, но к замку ходить мало кто рискует, поэтому примерно на полпути тропа и вовсе обрывается.
Деревенские часы свое дело знали: даже забравшись в лес на приличное расстояние, Цуна услышал, как они бьют шесть, и чертыхнулся про себя.
Слишком медленно! Савада прикинул время и, махнув рукой на предосторожности, снова побежал, прижимая ладонь к боку. И, разумеется, запнулся о какую-то корягу и покатился вниз с невысокого пригорка, обдирая локти о колючую траву и низенькие кусты.
Приземлившись, он осторожно прислушался к себе. Кости, вроде, целы, а пара ссадин - мелочи. И конверт, который нес в руках, чтобы на месте не копаться в сумке, не терять драгоценное время, тоже на месте.
А штаны с рубашкой перепачкались… Хорошо хоть, мама уже привыкла, что на нем одежда горит: не испачкает, так за гвоздь зацепится на полдороге.
Ох, куда он свалился-то? Цуна попытался осторожно встать и осмотреться, поскользнулся на мокрой глине и приготовился к новому падению в грязь, но в этот момент чья-то сильная рука без особых церемоний ухватила его за шиворот.
- Вам следовало бы быть осторожнее, юноша… А вот это, похоже, мне, - незнакомый молодой человек, стоявший рядом с Цуной, осторожно вытянул у него из рук конверт.
- Вы… - ошалело начал тот, но незнакомец его перебил:
- Я – Рокудо Мукуро. Как вы, наверное, уже видели, это имя указано на конверте, - быстро пробежав письмо глазами, незнакомец спрятал его в карман.
А потом вопросительно посмотрел на остолбеневшего Саваду.
– Что-то не так? Вы полагали, что письмо должно достаться кому-то другому, мой юный друг?
- Н-нет, - запнувшись, ответил тот. Попросить у нового знакомого каких-то подтверждений подлинности личности у него и в мыслях не возникло: тот говорил так, что как-то само собой получалось верить ему сразу и безоговорочно.
Вместо этого Цуна продолжил исподтишка таращиться на Мукуро. Надо же, так вот он какой, этот загадочный владелец замка. Совсем еще молодой, выглядит ненамного старше самого Цуны. Может, поэтому и прячется, а то к нему валом повалят деревенские кумушки, стремящиеся поскорее выдать замуж своих дочек…
Мукуро, в свою очередь, некоторое время вежливо рассматривал Саваду, ожидая, видимо, что тот все-таки очнется и скажет что-нибудь, но не дождался, а потому развернулся и пошел в направлении замка.
Увлеченный разглядыванием Цуна пошел за Мукуро по инерции и пришел в себя только когда они вышли на поляну, освещенную последними лучами закатного солнца.
Новый знакомый почему-то скривился, поспешно прикрыл глаза рукой, но Цуна успел заметить, что те у него разноцветные…
В лесу уже почти стемнело, вдалеке кричала какая-то ночная птица, воздух стал прохладнее, и Цуна заметил, что невольно ежится – то ли от холода, то ли от накатившего внезапно страха. Как назло, в голову лезли все ходящие по деревне сплетни о владельце замка. А в довесок еще и вспомнилось вчерашние предупреждения Хибари. Может, стоило послушать его и не ходить к замку?
- Ты деревенский? – мягко спросил тем временем Мукуро. Он, кажется, и не подозревал о душевных терзаниях Цуны.
Деревенский… Точно ведь!
Цуна с облегчением осознал, что задачу свою выполнил – письмо получателю отдал, а значит, идти дальше нет нужды. Можно возвращаться в деревню, к маме, приживалам и штруделю!
- Да, из Намимори. Я, пожалуй, пойду, - пробормотал он скороговоркой, не особо заботясь о том, разобрал ли его слова Мукуро, и опрометью бросился обратно к деревне.
Да, конечно, это здорово, что ему удалось повстречаться с таинственным владельцем замка. Можно будет похвастаться местным мальчишкам, которые так любят называть его неудачником… Но все же от этого человека мороз по коже… Странный он какой-то. Непонятный.
Убегая, Цуна не видел, с каким выражением смотрел ему в спину Мукуро…

[Гость]

***
Уже подбегая к деревне, Цуна вдруг осознал всю глупость своего поведения и ужасно смутился.
Неудивительно, что хозяин замка в деревне не появляется. Наверное, считает, что все здесь – вот такая необразованная деревенщина.
Нет, ну надо же! Свалился в грязь у того перед носом, потом таращился на него добрых полчаса, потом зачем-то за ним пошел, а потом трусливо сбежал!
Цуна обхватил голову руками и застонал. Он очень неуютно себя чувствовал, когда случалось выставить себя дураком в глазах малознакомого человека. Старые приятели-то и так знают, что он – неудачник и недотепа.
Впрочем, Цуна быстро воспрянул духом, увидев, что часы на площади показывают четверть седьмого. До дома пять минут ходьбы, а значит, штрудель ему непременно достанется.
Но все же поспешить стоило, мало ли что. Приживалы наглые, особенно один старый приятель отца. Ростом хоть и не вышел, а палец ему в рот не клади. Да и остальные трое хороши.
Цуна снова побежал, отчаянно надеясь, что хоть на этот раз не споткнется и не упадет в какую-нибудь лужу.
Впрочем, ожидавшее его препятствие оказалось куда более неотвратимым.
- Эй, ты чего, как на пожар несешься? – когда Цуна уже сворачивал на свою улицу, твердая рука внезапно ухватила его за плечо.
- Хибари? – мальчик остановился как вкопанный. – Тебя же не должно было быть в деревне…
- Сказал же, ненадолго ухожу. Вернулся уже.
- Вот как… - протянул Цуна и поспешно затараторил: - Слушай, я, конечно, очень рад тебя видеть и все такое, но ужин…
– Подождет твой ужин. Я как раз тебя искал. Зайди-ка на секундочку, - не терпящим возражений тоном потребовал Хибари.
Не дожидаясь согласия Цуны и не слушая возмущенных возгласов того, он мертвой хваткой ухватил Саваду за плечо и потащил к своему дому.
- Да что такое? – растерянно спросил Цуна, едва они оказались на пороге. – И почему ты так быстро вернулся?
- Я следил за замком, - Хибари выразительно кивнул в сторону леса. – Вернее, за его владельцем.
- Зачем?
- Я практически уверен, он – вампир, - мрачно сообщил Хибари. – Еще пару дней слежки, и мои догадки окончательно подтвердятся.
- Вампир? – Цуна ушам своим не верил. Нет, может быть, Рокудо Мукуро и произвел на него жутковатое впечатление, но до этого момента он был склонен считать это просто игрой воображения. – Быть не может! Совсем не похож!
- «Не похож»? - Хибари подозрительно прищурился, и Цуне осталось только сознаться:
- Я его видел. Сегодня. В лесу. Случайно столкнулся, - пулей выпалил он и вжал голову в плечи, ожидая нагоняя, но вместо этого Хибари за шиворот притянул его к себе. – Эй, ты чего?
- Он к тебе прикасался? – резко спросил Хибари, пристально рассматривая шею Цуны.
- Только письмо забрал, - растерянно ответил тот. – Там, в лесу, темнело уже. Я почти сразу убежал, испугался. Сам не понял чего.
- Интуиция у тебя неплохая, - одобрительно кивнул Кея. – Они становятся опасны именно к ночи.
У Цуны подкосились ноги, и он сполз на пол, обхватив голову руками.
- Значит, если бы я там задержался… - с ужасом пробормотал он.
- Полагаю, да, - кивнул Хибари, поняв его с полуслова.
Потом Кея присел рядом с огорошенным Цуной и легонько встряхнул того за шиворот.
- А теперь слушай внимательно. Ты попросишь начальника почты не отправлять тебя в замок. Найдет, кого послать.
- Но… - робко начал ухваченный за воротник Цуна.
Как бы он ни был растерян сейчас, все равно понимал, что на почте работник, который ни с того, ни с сего начнет выбирать: «туда я ходить буду, а туда – не буду», долго не задержится.
- Ты не будешь ходить в этот замок, - Хибари совсем низко наклонился над ним и пристально посмотрел в глаза. – Понял?
- Да понял, понял. Пусти воротник, задушишь, - буркнул Цуна, поднимаясь с пола.
Он уже начал злиться. Да о чем Хибари думает? Хочет, чтобы начальник выгнал Цуну?
Мальчик протопал к двери и, выходя, так сильно ею хлопнул, что оконные стекла задребезжали.

***
На следующий день Цуна подуспокоился и даже чувствовал себя неудобно из-за того, что не поблагодарил Хибари за заботу. В конце концов, тот только за Цуну и переживал. Пусть даже в своей обычной манере.
Впрочем, для себя Цуна все равно решил, что письма в замок доставлять продолжит. Но – исключительно днем.
Именно поэтому, обнаружив в пачке корреспонденции письмо, адресованное Мукуро, он незамедлительно отправился его относить.
На сей раз путь к замку прошел без эксцессов, и Цуна счел это хорошим знаком.
Он уже протянул руку к почтовому ящику, как вдруг массивные ворота со скрипом отворились.
- Как насчет чашечки чая? – на пороге появился давешний владелец.
Цуна замер.
- Ты вчера куда-то спешил, - безмятежно продолжил Мукуро. – Знаешь, я всегда интересовался деревенской жизнью, так что хотел тебя расспросить о Намимори. Зайдешь?
Цуна слегка посерел.
Хибари сказал, что они становятся опасны к ночи, так что сейчас Цуне ничего не должно грозить. Но, что если на замок ограничение по времени суток не распространяется?
Затащат его в какой-нибудь темный подвал - и прощай, юная жизнь!
Впрочем, Мукуро его мнения спрашивать не стал. Аккуратно, но цепко ухватил под локоть – и Цуне ничего не оставалось делать, кроме как на ватных ногах двинуться следом.
Впрочем, в самом замке ему так и не довелось побывать: Мукуро отвел его в небольшую, увитую плющом беседку. Потом отошел куда-то – Цуна как раз успел разглядеть сад: роскошный, но ужасно запущенный – а вернулся в сопровождении красноволосой девушки – судя по подносу в руках – горничной, - которая взглянула на Цуну, как на какое-то мерзкое насекомое. Тот сразу почувствовал себя неуютно.
Впрочем, поставив на стол поднос с пирожными и разлив по чашкам чай, горничная удалилась, и Цуна сразу почувствовал себя свободнее.

Ух, вампир там Мукуро или нет, а питается он отнюдь не кровью. Цуна никак не мог заставить себя оторваться от потрясающих рассыпчатых пирожных, и спохватился только когда опустошил всю вазочку.
- Простите, - он виновато опустил глаза, обнаружив, что только что дожевал последнее.
- Ничего, - Мукуро ласково улыбнулся, щуря свои странные глаза.
Цуна запоздало отметил, что сам хозяин дома к угощению не притронулся.
Впрочем, есть Савада начал с полчаса назад, и если бы в пирожные было что-то подсыпано, он бы уже заметил неладное.
- Цунаёши-кун, - Мукуро ласково улыбнулся. – Расскажи мне о Намимори. Если честно, я всегда завидовал деревенской жизни…
Цуна пожал плечами. На его взгляд, жизнь в деревне значительно уступала жизни в таком замке, как у Мукуро. В таком духе он и высказался.
- Может, ты и прав… Но иногда в таком замке бывает очень одиноко, - вкрадчиво произнес Мукуро. – Порой мне хочется завести себе… сожителя.
Цуна подумал, что прозвучало это несколько странно, но поскольку ничего больше Мукуро не сказал – только смотрел на Саваду своими необычными глазами – Цуна решил не зацикливаться на его интонациях.
Он допил последний глоток чая и поднялся с места.
- Большое спасибо за угощение. Рад был бы еще поговорить с вами, но у меня еще много писем, которые нужно разнести, - Цуна виновато улыбнулся.
- Ну что ж, очень жаль, - Мукуро ласково улыбнулся. – Заходи еще, Цунаёши-кун.

[Гость]

***
Хибари всегда считал Саваду Цунаёши излишне легкомысленным подростком. Именно поэтому он решил еще раз навестить Цуну на работе и напомнить тому насчет замка. Но на почте Савады не оказалось, а начальник поспешил сообщить Хибари, что Цуна уже ушел разносить почту.
Ухваченный же за шиворот на улице незнакомый мальчишка поспешно сообщил, что видел, как Савада направлялся к лесу. Было это часа полтора назад.
Хибари прикинул время. До замка и обратно идти около часа: Савада шустрый. Уже должен бы вернуться. В том, что Цунаёши пошел в замок, Кея и не сомневался: в лесу, кроме того вампира, ненормальных жить не находилось.
- Ты уверен, что он не возвращался? – он снова встряхнул мальчишку за шиворот.
- Да, мы там у околицы играли в лапту, - зачастил тот с широкой улыбкой. – Я только оттуда, заметил бы Цуну, если бы тот вернулся.
Хибари задумчиво выпустил воротник мальчишки, и тот, ничуть не испуганный тем фактом, что его только что расспрашивал самый опасный в деревне человек, двинулся вниз по улице, насвистывая какую-то песенку.
Савада – мелкий раздражающий идиот!
Было ему сказано – не ходи в замок. Так нет, на следующий же день туда намылился, дурак. И что с ним теперь? Почему полтора часа ходит?
Хибари нащупал под пиджаком привычное оружие. Делать нечего, придется отправиться в замок.
Он пошел по обходной дороге, изученной за недели наблюдений за замком. Едва не заплутал по пути и в очередной раз мысленно обругал Саваду за то, что тот заставил о себе волноваться.
Впрочем, беспокойство оказалось напрасным – минут через десять Хибари все-таки вышел к замку. И первым делом уничтожил почтовый ящик. А потом покрепче перехватил оружие и решительно толкнул парадную дверь.
- Кто к нам пожаловал… - Мукуро стоял на лестничной площадке второго этажа, у высокого, в человеческий рост, зеркала. – Это ведь ты шнырял возле замка последние несколько дней?
- А я-то думал, вампиров зеркала не отражают… - насмешливо протянул Хибари, проигнорировав гнусные инсинуации.
- Разве это не доказывает, что я – не вампир?
- Это доказывает только то, что в книгах написана очередная мифическая чушь, которую отчего-то принимают за чистую монету.
- А ты не думал, что сам на вампира куда больше меня похож? – огрызнулся Мукуро. – У тебя же все время такой вид, будто кинешься сейчас и загрызешь. Кровопийца вылитый. Не замечал?
- Я, в отличие от господ вампиров, не кручусь у зеркала часами, исследуя свою внешность.
- Ну-ну, - хозяин замка мерзко прищурил разные глаза. – Готов держать пари, нет-нет, а заглядываешь в него, думаешь, нравишься ты мальчишке или нет.
- Какому еще мальчишке? – с деланным презрением бросил Кея, хотя внутри у него все замерло.
- Да тому самому, из-за которого ты пришел, - насмешливо откликнулся Мукуро. – Да, кстати, можешь пополнить свой список развенчанных мифов: наглая ложь, что вампиры любят кровь юных девственниц. На самом деле мы предпочитаем юных девственников, да и тех совсем по другой причине.
- Да плевать мне, кого вы там предпочитаете, - резко сказал Хибари. - Уж не знаю, почему он тебя не боится, но ходить к тебе я ему не позволю.
- Ойя, - Мукуро удивленно приподнял брови. – Так он пришел ко мне, зная, что я – вампир?
- Да, - яростно ответил Хибари.
- А тебе не приходило в голову, что он не так уж сильно нуждается в защите от меня?
- А мне плевать, в чем он там не нуждается, - скалится Хибари. – Не смей тянуть к нему свои лапы.
- О, да ты ревнуешь?
Хибари скрежетнул зубами, а Мукуро наконец отошел от зеркала.
- Значит, ты его мне не отдашь, так?
- Так.
- А сам он решать не может, так?
- Так.
- Ну тогда остается только один выход… - Мукуро тяжко вздохнул и полез в ящик стоящего на лестничной площадке стола.
Хибари напрягся и потянулся к оружию…

***
На полдороге Цуна растерянно хлопнул себя по левому боку. Сумку-то он забыл! Заговорился с Мукуро, оставил ее на стуле. Делать нечего, надо возвращаться, тем более, что еще только полдень, а не доставленных писем осталась целая пачка.
Всю дорогу Цуну терзало какое-то смутное дурное предчувствие и, увидев перекореженный почти до неузнаваемости почтовый ящик, он в очередной раз убедился в его правоте.
Входная дверь тоже оказалась снесена с петель.
Цуна заглянул в огромный холл и осторожно осмотрелся. В помещении было пусто и темно. На первый взгляд могло показаться, что замок пустует, и если бы Цуна не видел владельца своими глазами, он бы так и подумал.
Впрочем, эту гипотезу опровергал и непонятный мерный перестук, доносившийся откуда-то сверху.
Цуна осторожно, на цыпочках – чтобы ни одна ступенька не скрипнула - поднялся по лестнице и подошел к чуть приоткрытой двери в коридоре. Он отдавал себе отчет, что это опасно – вот так соваться логово предположительного вампира. Но Мукуро накормил его вкуснейшими пирожными, так что Цуна в какой-то мере чувствовал ответственность за него. К тому же, он мог предположить, кому Мукуро обязан уничтоженным ящиком и снесенной с петель дверью.
Да и интуиция почему-то примолкла и не кричала о том, что соваться дальше не стоит.
Так что Цуна, отринув сомнения, осторожно заглянул в просторную комнату и оторопел.
Хибари и Мукуро сидели за шахматным столиком. Саваду ни один, ни другой не заметили – так были увлечены игрой.
- Будь повнимательнее, друг мой, - издевательски посоветовал Мукуро. – Если я выигрываю эту партию, то забираю себе Саваду.
- Шах, - торжествующе объявил Хибари, передвигая коня.
- Что с того? – вампир пренебрежительно убрал короля, но после следующего хода Хибари прошипел сквозь зубы что-то нелицеприятное. – Вилка…
Кея, торжествуя, поставил срубленную пешку слева от доски. Да, сейчас Мукуро собьет слоном его коня, но фигур-то на доске больше не останется. А мат королю одним слоном не поставишь.
- Ничья, - вампир, следуя регламенту, протянул сопернику руку, но в глазах у него плескалась бессильная злость. – Ну что, как делить будет? Тебе - левую половину, мне – правую? Или наоборот?
- Знаете, по-моему, это просто свинство с вашей стороны! – возмущенно заявил обретший дар речи Цуна.

[lokid troika]

Изумрудная Императрица
Спасибо JIenor за фан арт! 1827 из лав!

Автор
Читала не отрываясь, и могу сказать - волшебно.
Легко. ненавязчиво, начало целой книги, которая, к сожалению, обрыватся на самом интересном!
Спасибо за такого Цуну, который не шарахается от каждого листочка!
Спасибо за Кёю, который не считает своим долгом забить тонфами (ну или что у него там сейчас)) каждого встречного-поперечного!
Спасибо за Мукуро, который как всегда Мукуро и совсем не пошляк!
И спасибо, что конец открытый, на фантазию )))
Как всегда, реквестирую продолжение, хотя и понимаю, что его и не будет )))

Авв, в общем,

Заказчик.

[Ханич~]

^^ Спасибки, очень старалась =3
Исполнение, прекрасно! *Г*
Обычно макси не очень люблю, но это-о...~
by JIenor

Автор, вы прелесть и пусечка! Откройтесь, пожалуйста, мне в у-мейл)))♥

[Гость]

Boa Hancock
Спасибо за похвалу. Автор неимоверно счастлив, что заказчику понравилось.

Как всегда, реквестирую продолжение, хотя и понимаю, что его и не будет )))

Автор ничего не может обещать) Автор - трудолюбивый слоупок и писал исполнение три месяца по паре предложений в день)) Продолжение теоретически может нарисоваться в авторской голове, но процесс перенесения его в печатный формат может занять очень много времени)) Поэтому автор ничего не гарантирует, но и с твердостью говорить, что продолжения точно не будет - не может))

Haninodzuka-sempai
Спасибо за похвалу)

Савада Тсунаёши
Спасибо. Сейчас откроюсь)
Впрочем, во избежание разочарований сразу скажу, что обычно автор ни 6927, ни 1827 не пишет (тут - исключение: заявка приглянулась)), поэтому найти в дневнике автора еще что-то на эту же тематику практически невозможно))

[pineapple!juice]

Автор, это здорово.
Я вас знаю? Стиль знакомый. Откроетесь?

[Милое Травоядное]

Ну что, как делить будет? Тебе - левую половину, мне – правую? Или наоборот? - Знаете, по-моему, это просто свинство с вашей стороны! – возмущенно заявил обретший дар речи Цуна.

Это прекрасно
большое автору спасибо :3

[Гость]

Второе исполнение.
Прежде всего, авторы-некропостеры хотят сказать спасибо заказчику за эту заявку. Она действительно вдохновляет на написание, причем на написание сразу макси.
Авторы получили огромное удовольствия в процессе обсуждения и исполнения, при этом авторская фантазия порой принимала совсем уж чудовищные формы. К счастью, мимо проходивший Кристобаль Хозевич Хунта одним движением бровей уничтожил всю сотворенную нами кунсткамеру(с).
Ну, почти всю.
Итак, авторы считают своим долгом предупредить, что:
- Это действительно АУ, и характеры персонажей подогнаны под окружающую их реальность
- Много второстепенных не заявленных персонажей
- Меняющиеся POV, флешбэки в течение одного дня, спонтанный кроссовер с одним выдающимся произведением советской литературы
- Размер около 22 страниц ворда Оо

Светит месяц, светит ясный,
Глянь - мертвяк летит ужасный...
Подвывает крепко...
Не боишься, девка?
(с) А. Сапковский

Он проснулся в хорошем настроении, что, в общем-то, было странно для того, кто лег спать всего пару часов назад. Уж коли пролетал всю ночь – будь добр, отдыхай днем, как вся порядочная нежить, чтобы не мучиться потом тупыми головными болями; береги посмертное здоровье. Так гласили неписанные правила.
Правилам он не подчинялся.
А сон ему приснился и вправду забавный. Во сне он был маленькой избитой девочкой, похищенной то ли бродягами, то ли беглыми каторжниками с рудника. Девочка плакала и спрашивала, что ей делать. Во сне он дружелюбно убеждал девочку – то есть, самого себя – что похитителей надо быстро прикончить, пока они дрыхнут, пьяные.
Вот интересно, убедил или нет?
Слабый свет, пробивающийся сквозь щель между тяжелыми темными шторами, неопровержимо доказывал, что сейчас еще только рассвет. В этом гнезде – родовом гнезде его предков – все было, как полагается: и тяжелые шторы, и прохладный полумрак, и большое зеркало в потемневшей раме – на кой черт зеркало тому, кто в нем не отражается? - и черный полированный гроб с красной атласной подушкой, в котором и полагалось спать.
Он-то, конечно, отдыхал на простом диване, экспроприировав подушку, потому что гроб был на диво неудобен, да к тому же вонял. Какой-то дурак заботливо натер его гуталином снаружи. Чтоб блестел, видимо. Чтоб красивей было. Чтоб хозяин порадовался.
«Убить кретинов мало», - беззлобно подумал он. Правда беззлобно. Потому что знал, что кретины уже потратили всю сегодняшнюю ночь на попытки проклятый гуталин отскоблить. Когтями скоблили, как умели.
Он встал с дивана, раздернул шторы, и хмыкнул. И правда, светало. Этот самый дневной свет не мог причинить ему никакого вреда – но знали об этом лишь самые доверенные. Зато на свету в глаза сразу бросился лист бумаги, подсунутый под камзол, брошенный на спинку дивана.
Бумага являлась запиской. Анонимной. Кто-то, по всей видимости, держа перо зубами, вывел печатными буквами извинительно-кляузную записку. Извинялись за гуталин. Жаловались на кота.
Камзол был слегка выпачкан собачьей шерстью.
«Кретины же».
Разбираться с убогими сейчас было не с руки. Ни для того он столько времени ждал, и ни для того поднялся сегодня ни свет, ни заря. Надо было торопиться – он хотел побыстрее встретиться с человечком, каждый день выходящим из деревушки Намиморье с холщовой сумкой, набитой письмами.
Встретиться с ним один на один.

…Старый король, Вонголиус Девятый, был при смерти. Наследник же особого доверия никому в королевстве не внушал.
Во всех трактирах болтали, что юный принц частенько прикладывается к бутылке. Мужу не подобает бежать веселой пирушки и разгульных приятелей, – но принц предпочитал винный погреб пирам, а компанию головорезов из личной охраны – обществу придворных. Да и пил юный Занзас все как-то мрачно да жутко, - надираясь до изумления, бешенства и бреда. А уж если удостаивал присутствием королевский обед – то никому от того радости не было. Ну, шептались подданные, сломал пару носов, дал в зубы советнику, шута нагишом пустил – почтенные, приличные забавы. Но вот ни с того ни с сего головы рубить? Как-то оно того, братцы, как-то слишком, качали бородами в кабаках, и, оглядевшись на всякий случай, поспешно требовали «повторить кружечку».
Благо, принц запропастился куда-то – второй год не то посольство возглавлял, не то отряд повел к южным границам...
А кумушки на базарах, прицениваясь к платкам и бусам, ворчали, что как ты ни крути, а все же бастард на престоле – дело нехорошее; да и пусть бы бастард, а то ведь неизвестно, не обдурила ли короля та фрейлина, уж не выдала ли прижитого на стороне ребенка за королевского сына? Старый бездетный король добр слишком, вот и поверил. А может, то и не фрейлина была, а троллиха лесная? И быть на троне – подменышу…
Было, впрочем, еще и третье обстоятельство – о котором не шептались ни в кабаках, ни на рынках. Юный-то наследник чересчур горяч оказался, чтоб смирно дожидаться отцовской смерти. Однажды уже начальник стражи чудом успел отобрать у него, стоящего в отцовской спальне, занесенный над спящим кинжал…
Только король и впрямь был глуп и добр. После неудавшегося покушения Вонголиус не приказал казнить преступника на главной площади, не поднес ему вина с отравой – он всего-навсего тайно отправил сынка в заточение: дескать, охолонет – поумнеет.
Но здоровье короля становилось все хуже и хуже – а передавать государство в руки заговорщика ему, понятное дело, не хотелось.
Кому, кроме двух-трех верных советников да летучих мышей в темных переходах дворца, могло быть известно, что старый король уже давно разыскивает среди мальчишек королевства отпрыска потерянной ветви рода Вонголиусов? Ветвь эта, согласно Большой Дворцовой книге, считалась давно прервавшейся… только вот королевская кровь мудрее изъеденного мышами пергамента, а чутье истинного короля Вонголы точнее потускневших от времени генеалогических таблиц.
Король чувствовал, что далекий, но прямой наследник его рода, в чьи руки сможет передать корону, жив.
Чувствовал и искал.
И нашел.

…Бедный глупый король не знал, что его поиски не остались незамеченными. Ни от летучих мышей, ни от гнездящихся по углам дворца теней, ни от прочей нечистой силы, которой развелось в королевстве в последние годы – пруд пруди.

***

- Ты что, правда пойдешь в Кокуйо?
- Ну… да, И-пин, а что?
На нагревшемся за день плоском камне, служившим детям Савада, в зависимости от необходимости, то рабочим столом, то королевским престолом, И-Пин возилась с какими-то лоскутками. Ламбо устроился в развилке ветвей старой яблони, болтая ногами и задумчиво жуя пирожок.
Задумчивость при жевании объяснялась тем, что пирожок был третий.
– А ты правда не боишься?
- Чего мне бояться, - Тсуна горделиво выпрямился и передернул плечами, спугивая стадо ледяных мурашек, как-то внезапно образовавшееся у него между лопатками после этого вопроса. – У меня работа.
- Говорят, там разбойники живут, - доверительно сообщила И-Пин, не глядя перекусывая нитку. – Днем еще ничего, а ночью они собираются. Добычу делить и пленников мучить.
- Ага, - Тсуна покосился на сестренку. – Точно. А вот эту посылку им другие разбойники прислали. Дружественные. Прямо на имя атамана.
Он на всякий случай потрогал пальцем печать на посылке. Вид казенного сургуча на крышке немного успокаивал.
- Ерунда! – авторитетно поддержал его Ламбо с яблони. – Такую чепуху девчонки придумывают, чтоб друг друга пугать…
Не то чтобы Тсуна особенно доверял мнению мелкого, но в этот миг он, несомненно, испытал к Теленку некоторую благодарность.
- А вот про Глаза на Стене - это сущая правда, - Ламбо поудобнее устроился на ветке и откусил от пирожка. Говорить набитые щеки не мешали ему никогда. – Вот знаете, почему в этом замке тыщу лет никто не жил?
- Не-ет, - пискнула И-пин, от восторга выронив свои лоскутки, - почему?
Потом опомнилась и, согласно неписаным правилам вежливости, испуганно взмахнула пухлыми ладошками.
– То есть не надо дальше!
- Говорят, - польщенный Ламбо деловито сплюнул косточку (пирожок был с вишнями), - там на стенке Глаза. Один - красный, другой – синий, и не нарисованные, а живые. Сами как-то завелись, и как их ни закрашивай, все равно вылезают, хлопают ресницами и пырятся на тебя. И смотреть на них нельзя – зачаруют. Давным-давно в замке была одна семья…
Тсуна уже остро жалел о том, что вообще рассказал мелким, куда идет – но было поздно. Ламбо вдохновенно продолжал свистящим шепотом:
- … Дочка у них часто болела и вообще росла противная и некрасивая. Никого с ней играть не пускали, и сказки ей не рассказывали, и даже кормили ее редко, потому что думали – фигли, она все равно скоро умрет. И она все лежала, лежала, лежала в своей комнате! И смотрела на стенку… Один раз отец к ней заходит посмотреть, – вдруг она уже померла, и теперь аист принесет ему здорового сыночка - а дочка не лежит, а сидит на кровати и кукле голову отрывает. «Дочка, - спрашивает он, - что это ты делаешь? »
«Играю», - а сама в пол смотрит.
« Почему же у тебя один глаз завязан?»
«А это я с лестницы упала…»
- Это у нас сам Ламбо, - пояснила И-Пин Тсуне, - сегодня с лестницы упал, когда мы в Вонголиуса и дракона играли. Ушиб себе…
- Цыц! – Ламбо обиженно зыркнул на сестренку. – Рассказывать не буду! «Ну-ка сними повязку, - говорит папа. – Хочу посмотреть, потому что сегодня с лестницы еще никто не падал, я грохота не слышал». И силком снял с нее повязку! А…
- А?
- А там был красный глаз! Девочка посмотрела этим красным глазом на папу, и он умер. Потом она дооторвала кукле голову и пошла смотреть на маму. И мама тоже умерла. А девочка посмотрела на это на все и от горя умерла, потому что она своих родителей любила, хоть они ее и не кормили…
На лице Ламбо выразилось все, что он думал об умственных способностях девочки, но изменить историю он не решился – страшилка и есть страшилка, она должна быть жалостной.
- Теперь в замке никто не живет, и девочек неоткуда брать, - закончил он. - Поэтому иногда Тот, который Живет в Стене, из замка вылазит и идет искать себе новое…

[Гость]

- Д-да враки это все, - Тсуна говорил почти не дрожащим голосом. – Ламбо, как тебе не стыдно такое повторять?
- Ничего не враки, - тут же надулся Ламбо. – Мне Рыжий с хутора рассказывал. А его отец – друг лесничего. Вот лесничий говорит, что в усадьбе Кривой Овраг как раз недавно девочка пропала. Ее родители искали-искали, и речку всю обшарили, и в лесу даже смотрели! Так и не нашли…
- А ну замолчи! – Тсуне стало совсем уж не по себе: про девочку из Кривого Оврага он действительно где-то на днях слышал. – Не бывает никаких глаз на стене. И в замке никто не жил, потому что там крыша течет и восточная стена покосилась. А сейчас туда люди приехали, они там все починят, и…
- И хорошо.
У Наны Савада была потрясающая способность ходить неслышно – вот и сейчас Тсуна заметил подошедшую маму, только когда легкие шершавые пальцы, почему-то всегда слегка пахнущие яблоками, взъерошили ему волосы.
- И хорошо, что теперь там жильцы будут, - не терпящим возражений голосом сказала мама, - а то как насчет глаз – не ведаю, но не стоит поместью без хозяина так долго стоять. Дай бог, приличные господа окажутся…
Тсуне захотелось потереться о ее ладонь затылком, однако такие телячьи нежности, разумеется, взрослому почтальону не пристали, и поэтому он независимо дернул головой, высвобождаясь. Нана беззвучно рассмеялась, но руку убрала.
- А ты, Ламбо, - она повернулась, - не рассказывал бы страсти такие. Еще сон дурной приснится…
- Я не маленький, страшилок бояться!
- Ты-то да, - Нана серьезно посмотрела на Ламбо. – А И-Пин? Ты же должен о ней заботиться…
- Господин Ламбо взрослый! – Ламбо сел на ветке прямо и задрал подбородок. – Слышишь, мелкая? Ламбо взрослый, бээээ…
Он состроил И-пин длинный нос, для чего ему пришлось задействовать обе руки – не удивительно, что на ветке он не удержался и брякнулся в мягкую траву.
Пока Ламбо, видимо, во второй раз ушибивший себе то, что он ушиб, упав с лестницы, пытался не зареветь, а Нана отряхивала ему штанишки под писк И-Пин, Тсуна встал, вскинул на плечо злополучную посылку и выскользнул за калитку.
Впрямь ли дурацкие байки были тому причиной, или утренние события, или просто какая-то тянущая тревога, не дававшая ему покоя весь день, - но уходить было как-то особенно трудно.
Точно зимним вечером шагнуть из освещенной комнаты в темные сени, убеждая себя, что треск и шорохи в углах тебе, конечно же, мерещатся.

***

Все это началось с утра, будь оно проклято. С самого утра.
Вот кто может писать господину Хибари, спрашивается? У него друзей-то отродясь не было, не то что родни. Он и живет наособицу от всех, на опушке леса, точно ему сам вид человечий противен.
Если бы не это дурацкое письмо, повез бы он на почтовой кобыле корзину на дальний хутор «Дубовая роща», и вечернюю карету уж точно бы пропустил, и посылку эту ему бы не всучили. А завтра – воскресный день, а там, глядишь, какой слуга из замка или сам хозяин в село бы собрались.
А еще - ноги б Тсуниной не было бы на той тропинке нынче утром. И не наткнулся бы на того человека…
...Незнакомец молчал, и, усмехаясь краешком рта, разглядывал Тсуну, наклонив голову.
Одет он был по-благородному, а сам - не взрослый совсем, едва ли намного старше самого Тсуны. Вдобавок незнакомец был тощий и улыбчивый – не, вряд ли из знати…
- Ты откуда тут взялся? Ты чей? – спросил Тсуна осторожно.
Это был освященный вековым обычаем вопрос.
Бедняк в ответ на него начинает перечислять имена сродственников, служивый – называет прозвание господина, благородный - чеканит «Прочь с дороги»… Умный человек осведомляется - а сам-то расспросчик, он кто таков будет? Назовешься, мол, тогда и я уж представлюсь, если уж любопытно очень…
- Я ничей. Я сам по себе, – спокойно ответил незнакомец.
Дурак какой-то.
- Так не бывает, чтобы люди сами по себе были, - терпеливо разъяснил Тсуна. – Люди обязательно чьи-нибудь. Что ты делаешь в лесу один? Ты заблудился, или ты здесь охотишься?
- А ты почему интересуешься? – парень как-то чудно хихикнул, не разжимая губ. – Ты не лесничий, часом?
Это можно было считать правильным ответом – если не по словам, то хоть по сути.
- Я разносчик писем тутошний, Савада, - гордо ответил Тсуна. – потому и спрашиваю, что всё должен знать, чтоб письма разносить!..
- Вот оно что, - парень внимательно посмотрел на Тсуну: уголки губ его странно искривились. – Так значит, ты действительно разносчик писем. Такой молодой…
(молодой?)
- Такой слабый…
С этими словами незнакомец как-то незаметно переместился чуть ли не вплотную к мальчику.
- Эй, эй, ты чего! – Тсуна на всякий случай крепче вцепился в лямку почтовой сумки, - ты письма, что ли, хочешь отобрать?
Попятившись назад, он споткнулся о корень и
(конечно)
растянулся на земле, глядя снизу вверх на чужака и прижимая сумку к груди.
– По шее получишь! – беспомощно предупредил он.
Вместо ответа незнакомец разразился своим глухим хихиканьем, вдруг склонился, будто переломившись в поясе, и протянул ему руку, точно предлагая помочь. Драться он, судя по всему, не собирался, но от этого жеста Тсуне стало совсем уж не по себе.
(так не делают)
Тсуна хотел отшатнуться, - чай, не девчонка, сам встану, лапы прибери – но почему-то послушно уцепился за протянутую ладонь и тут же в изумлении округлил глаза: пальцы, которые он сжал, показались ему холоднее льда. Приподнявшись, Тсуна попытался высвободить руку – но чужак не отпускал. Они так и застыли: Тсуна – сидя на мягком дерне тропинке и сопя, незнакомец – не произнося больше ни слова, не давая мальчику вырваться, но и не пытаясь куда-то тащить или, скажем, отлупить. Высоко над их головами шумел лес.
…и в этом шуме Тсуна различил совсем уж необычный шорох. Мальчик прислушался: сомневаться нечего, за кустами что-то двигалось.
Пропал, неразборчиво пронеслось в голове у Тсуны. Чужак-то не один, видать. Побьют, - это уж как пить дать. Еще и отберут письма, или порвут одежду, или…
(или хуже)
- Да кто там? – отчаянно выкрикнул он – просто чтоб не молчать: и так понятно, и кто там, и что там…
Но пальцы, сжимающие его кисть, вдруг разжались. Чужак шатнулся назад и резко повернулся в ту сторону, куда смотрел Тсуна.
Не теряя времени, Савада выдернул руку и рванул по тропинке наутек.

***

***
- Ты идешь в Кокуйо?! Возьми меня с собой! – с горящими глазами заявил приятель Тсуны, пастушек Гокудера. – Там может быть опасно! Я не пущу тебя одного!
- Эй, пастух, твою телячью мать! – пронзительно закричала одна из сельских кумушек, высунувшись в окно. - Пестрая корова жует белье! Смотри-ка за стадом лучше, не то я пожалуюсь господину Хибари, и он изобьет тебя до смерти!
- Тупые коровы!.. – огорченно выругался Гокудера, подбирая с земли хворостину. – Если бы не они!..
- Не волнуйся, - успокоил друга Тсуна, - ну не съест же меня тамошний господин…
Гокудера в ответ так выразительно смерил почтальона взглядом, словно хотел сказать свое обычное «Савада, у тебя что, вообще все хорошие?!»
Вместо этого приятель сплюнул в пыль, сунул в зубы травинку и процедил:
- То же мне, господин. Родился – не спросился… Завелся, понимаешь, в лесу! Как будто нам других господ было мало. Как, говоришь, его зовут?
- Рокудо Мукуро…
- Пасту-у-ух! – пронесся над деревней очередной гневный вопль. Гокудера, помянув черта и всех рогатых тварей заодно, сделал вид, что ничего не слышит.
Пастушек проводил приятеля до околицы, проехавшись с ним вместе на подножке почтовой кареты. Он даже успел продемонстрировать ему отличный выстрел из своей новой двойной рогатки. В выстрелах из рогатки Гокудере вообще не было равных. Правда, сейчас пострадали не воробьи, и не крынки из-под молока, а Тсунин картуз…
«Чтоб тебя! – подумал Тсуна, запуская в картуз пятерню, и любуясь торчащими наружу пальцами. – придется теперь заявиться в замок оборванцем… Эх».
Он сошел с главной дороги, и решительно углубился в папоротники.
Гокудера, наблюдающий за его удаляющейся спиной, сжал в зубах очередную травинку и скрестил пальцы – на удачу.

[Гость]

Солнце клонилось к закату, и его лучи, пробивающиеся сквозь ветви, медленно становились красновато-рыжими. Там, позади, где ветви сплетались над тропой, уже повис невесомый сизый сумрак. Долговязая тень пролегла от его босых ног головой к этому сумраку – будто тянулась к нему.
- Эй, - Тсуна помахал своей тени растопыренной пятерней, точно здороваясь. – Эй, парень!
Он думал, что это прозвучит весело – но в густой, душной тишине этот возглас показался ему самому жалобным и слабым.
Предвечерний туман почему-то сладко и противно пах болотом – несмотря на то, что дорога вилась по холму вверх
Откуда-то из глубины леса откликнулась потревоженная птица – каким-то дурным отчаянным воплем. Вопль распорол тишину и рассыпался издевательскими смешками, его подхватила другая птица, третья… Еще некоторое время они перекрикивались, дразня друг друга или возмущаясь, потом, утомившись, затихли.
- Ну и черт с тобой, - кого Тсуна имел в виду: тень, поганый смешливый хор или весь этот гребаный лес, - он и сам не понял.
Идти было все труднее, ноша уже оттягивала руки. Запах болота все усиливался.
Два раза он видел какие-то боковые тропы, уходившие вглубь леса, в настоящий вечер, уже сгустившийся там. Кто протоптал их и куда они вели, Тсуна понятия не имел. Один раз он даже сделал пару шагов вбок, просто из любопытства – и отпрянул назад, когда в лицо ему порхнул белесый ночной мотылек. Размером с воробья.
Тсуна не видел таких раньше – и сильно сомневался, что они водятся в какой-либо другой части леса.
Больше он старался не смотреть по сторонам.

***

… он поискал глазами колокольчик над дверью, и, не найдя такового, робко постучал.
- Кто там? – отчетливо произнесли за дверью.
- Это я, письмоносец Савада. – вздохнул Тсуна, и вжал голову в плечи. Подождав немного, и убедившись, что ему не спешат открывать, он снова постучал.
- Кто там? – весело спросил все тот же голос.
- Это я, Савада, - терпеливо ответил мальчик, - принес послание для господина Хибари!
Тишина. Тсуна вытер вспотевший лоб и прижал ухо к двери, пытаясь разобрать, что там за ней происходит. И тут кто-то громко затюкал в дверь с противоположной стороны. Такое впечатление, что прямо в самое Тсунино ухо.
- Кто там?! – воскликнул Тсуна.
- Это я, письмоносец Савада! – немедленно откликнулись из-за двери. – Принес пергамент для господина Хибари!
- Чего?! – закричал Тсуна, и рывком распахнул дверь… за которой не оказалось никого. Только какая-то маленькая желтая птичка выпорхнула из хижины и вознеслась в небеса.
- Эй… есть кто-нибудь дома? – Тсуна всунул голову внутрь жилища.
- Только попробуй переступить порог – и я изобью тебя до смерти, - произнес тусклый низкий голос за спиной Тсуны. Тот отпрянул от входа, обернулся и почувствовал, как ужас скручивает его внутренности, как прачка – мокрое белье.
… Кто этот человек, с которым ты разговаривал? – в третий раз повторил господин Хибари.
Тсуна сам удивился тому, что его страх перед Хибари как-то вдруг прошел.
Еще вчера, кажется, скажи ему кто, что этот человек, по слухам способный забить до смерти любого силача, будет задавать ему вопросы, да еще таким голосом, - он бы разве только на месте не помер. А теперь он стоял перед Хибари, опустив голову, переминался с ноги на ногу, и вместо того, чтобы трепетать, все сильнее злился.
Это же на него напали.
Это он, натерпевшись страху, все-таки удрал от страшного незнакомца.
И письма, между прочим, сохранил.
И по адресу доставил.
А теперь его же и допрашивают, как базарного воришку, пойманного на краже огурцов с лотка.
- Да я вам говорил, что не знаю его, - пробормотал Тсуна. – До сего утра - в глаза не видел… И еще бы век не видать желал!
- Меня не интересует, чего бы ты желал, - проговорил Хибари. – О чем он с тобой беседовал? Почему держал за руку? Отвечать!
- Отпустили б Вы меня, господин Хибари. Мне еще работать надо… Сказал – не знаю ничего.
Тсуна впервые за весь разговор взглянул прямо в лицо человеку, которого в селе испокон веков звали Охотником.
Глаза у Хибари были синие и светлые-светлые, как весенний лед. Про такие говорят - «как у новорожденного».
Но представить себе господина Хибари младенцем было невозможно. Господин Хибари выглядел так, словно появился на свет сразу взрослым: в подкованных сапогах, с положенными по уставу осиновыми дубинками в каждой руке и тяжелым взглядом человека, состоящего на секретной государственной службе.
- Послушай меня, травоядное, - голос у Охотника был таким, будто при каждом слове ему приходилось преодолевать нестерпимое отвращение. – Послушай и запомни. Человек, с которым ты так мило беседовал сегодня утром, когда я спугнул вас, может быть опасен. Мне только предстоит выяснить – так ли ты глуп, как кажется, или ты сговорился…
- Да я…
- Не перебивать. Или ты в сговоре с ним.
Дальнейшие слова господина Хибари доносились до Тсуны как через толстую перину.
- Я отпущу тебя сейчас – но учти: каждый твой шаг будет мне известен. И учти…

***

… вышел к воротам, он уже еле передвигал ноги. Сверток казался совершенно неподъемным. Весь мир вонял, как незнамо что.
Замковый ров оказался почти засыпан, - только под опущенным мостом еще зеленела стоячая вода.
Пока в замке не жили, доски моста видно успели здорово прогнить. Во всяком случае, когда Тсуна сделал еще два-три шага по мосту, одна из них с жутким ХРР-РЯСЬ надломилась, встав на дыбы и заставив Тсуну по щиколотку провалиться в щель.
- Чтоб тебя, сволочь! – он вытащил поцарапанную ногу и кое-как допрыгал до противоположного берега, едва не уронив клятую посылку.
Только здесь Тсуна, задрав голову, оглядел неприступные стены и высоченные башни, и потрясенно присвистнул. Экая громадина…
- Не свисти, щенок, денег не будет, - произнес совсем рядом чей-то вкрадчивый голос. И вместе с этими словами до Тсуны донеслось приглушенное рычание.
Мальчик вздрогнул и округлил глаза. Только сейчас до него дошло, что тяжелые створки ворот, обитые проржавевшими железными листами, приоткрыты, - и в проем его недружелюбно рассматривают две пары глаз.
- Чикуса, ты это видишь? – низким рычащим голосом произнес лохматый парень со странным пятном поперек рожи, просунув голову в щель. – Животное само пожаловало на обед.
- Вижу, не слепой,- мурлыкнул в ответ второй, поправив на носу странное устройство, назначения которого Тсуна не мог понять, и окинув Тсуну оценивающим взглядом. – Да уж, животное. Только не на обед, а на ужин.
- Па-па-па… посылка, - произнес мальчик, немедленно сделав шаг назад, а за ним – еще один. – Разносчик писем Савада… принес посылку для господина Мукуро.
- Ура, посылку! – подпрыгнул лохматый, оживившись так, будто на него подействовало одно упоминание имени господина. - Наконец-то! Он будет так рад! А ну, давай её сюда!
- Ишь чего, – Тсуна проворно спрятал сверток за спину.
Он несколько обиделся за «животное». «На себя бы посмотрели сначала…»
- Почем я знаю, кто вы такие! Посылка для господина Мукуро, а вас я вообще не знаю. Да вы сначала документы покажите!
- Знаешь, какие мои документы? – ухмыльнулся лохматый, протискиваясь сквозь щель.
В тусклом закатном свете Тсуна увидел его сжимающиеся в кулаки руки и еще успел заметить, какие толстые и короткие у лохматого пальцы… и сами кисти - почти круглые.
Как звериные лапы.

[Гость]

***

Миновав лестницу, Мукуро неслышно пронесся через галерею, поднырнул под разлохмаченную портьеру, свисающую с потолка до самого пола, и проскочил через разбитый цветной витраж на улицу. Очутившись на балюстраде, он завис на мгновение в воздухе, привыкая к свету, и медленно принял свой обычный облик.
Поправил складки плаща, которым стали крылья.
Перевесился через перила.
Взглянул во двор.
Прелесть какая…
Ощетинившийся Кен, - у него даже шерсть на загривке дыбом стояла, - держал за шкирку письмоносца Саваду. Чикуса рвал из почтальоновых рук какой-то сверток. Савада же, ноги которого болтались в воздухе, еще умудрялся дрыгать ими, пиная то одного, то другого, и прижимая сверток к животу.
- Сейчас я оторву ему голову!
- Докуме…
- Лучше - руки! Или все вместе… Отдай по-хорошему посылку!
- А-а-а, доку…
Цирк уродов.
- Прекратите.
Сказал он это вроде бы негромко, но оборотни немедленно отпрянули. Савада грохнулся в пыль, напоследок крикнув в запале: «На документах всегда печать есть! А усы и подделать можно!..», обхватил свою ношу еще крепче и уставился на противников независимо и упрямо.
- Печать есть у меня, - раздельно произнес Мукуро. – Подойди и убедись сам.
Он положил на перила руку, на которой тускло блеснул стальной перстень. Мальчишка внизу вскинул голову, вгляделся и вздрогнул.
Узнал.
Разносчик писем поднялся на ноги, и, запрокидывая подбородок, чтобы остановить кровотечение, медленно поплелся через двор к входу, провожаемый недобрыми взглядами оборотней. Эти, видимо, еще не остыли от драки…а еще им кружил голову запах.
Из расквашенного носа мальчишки текла кровь, которой уже как следует закапало и его одежду, и сверток.
Кровь Вонголиусов.
…Голова кружилась и у него. Он сжал перила сильнее.
Наконец Савада остановился ступенькой ниже и уставился на него в ожидании. Он, усмехнулся, не разжимая губ, и вскинул руку с фамильным перстнем, к самым глазам мальчика, так, что тот едва не ткнулся в него носом.

***

Не сказать, чтобы Тсуна был ошарашен – чего-то такого он ожидал с самого утра, когда начались все эти странные встречи и разговоры. Тсуна вообще умел тревожиться из за вещей до того, как они случились на самом деле – и когда они наконец происходили, сам удивлялся своему спокойствию.
Сейчас он так устал, что ему было от всей души плевать, что в лесу он болтал с господином Рокудо Мукуро как с равным и удирал от него, как заяц. Сейчас ему хотелось только трех вещей: отмыть лицо от стягивающей кожу корки, очутиться дома и пожрать хорошенько.
- Примите посылку, - проворчал он, с удовольствием передавая осточертевшую ношу получателю. Тот подхватил ее легко, как будто она ничего не весила вовсе, небрежным жестом извлек откуда-то из-за манжета белоснежный платок, и протянул его Тсуне.
- Морду вытри.
Он стоял боком к мальчику, так, что тот видел все время только один его глаз, и глаз этот смотрел на почтальона с насмешкой.
Тсуна вспыхнул.
- Это все твои… ваши, э-э, люди, - сипло произнес он, возя платком по лицу. – Хотели посылку отнять… А я не отдал!
Позади Тсуны немедленно взвыли на два возмущенных голоса:
- А мы бы и сами не взяли!

***

Он пил чай – мутноватый на вид, но удивительно приятно пахнущий, грел почему-то замерзшие пальцы о стенки чашки, и старался не поднимать глаз.
- Я пойду уже, господин Рокудо, - сказал он в который раз. – Спасибо вам, и все такое…
- Тебе спасибо! – тут же отозвался хозяин замка, до этого молча рассматривавший его с таким выражением, точно ему разом было и любопытно, и скучно. – Это ты старался, через лес шлепал…
Он хихикнул. Тсуна так и не мог понять, что его все время так смешило – на весельчака хозяин замка совсем не походил. Может, оно - вроде того, как пальцы у людей сами по себе дрожат или там глаз дергается? Кривой мельник как с войны вернулся – так вообще головой мотает все время. Будто отказываясь от чего.
Мама говорила – так бывает, если человека кто-то один раз очень сильно напугал.
- Старался, посылку нес, - говорил тем временем Рокудо Мукуро, - А мои придурки вместо благодарности чуть тебя не сожрали невзначай.
- Ну, вы ж сами сказали - они шутили так, - Тсуне становилось все неуютнее. – Они ведь шутили?
- Конечно, - с готовностью подтвердил его собеседник. – Только ты после их шуток теперь, наверное, и не заглянешь сюда…Вон и сейчас весь извертелся, так сбежать хочешь.
Тсуна, - давший себе уже, по крайности, три страшные клятвы в том, что если местному господину его неведомые посыльщики еще чего пришлют, он, Тсуна, лучше сам себе ноги переломает, чем еще хоть раз сюда заявится, - покраснел от обиды.
- Ничего я не вертелся, - сказал он как мог твердо, ставя чашку на блюдце. - И бежать не думал. Просто темнеет уже, а мне до дому далеко.
- Далеко, - повторил Рокудо Мукуро с непонятной интонацией. – Очень далеко тебе до дома…
Тсуна уже решил, что хозяину наконец-то наскучило это странное чаепитие, и застучал стулом, вставая, когда Мукуро вдруг сказал, искоса бросив на него все тот же стылый, скучающий взгляд:
- А хочешь, - оставайся тут. До утра, а?
Тсуна чуть не подавился.
- Да что вы, господин Рокудо. У меня мама с ума сойдет, если я к ночи не поспею. Это ж…
- Ты бывал тут раньше, маленький почтальон? – спросил Мукуро невпопад. – Тут, в замке?
- Нне… - Тсуна уставился на собеседника, не понимая, к чему тот клонит.
- Тебе понравилась дорога?
Тсуна хотел промычать что-то вроде «дорога как дорога, не хуже всех других» или там «не очень, в гору же», но почему-то подумал о мотыльке размером с воробья. И о грязных, усыпанных хвоей тропинках, уходящих в ельник. И о затянутом ряской рве, окружающем замок, о запахе болота, поднимающемся над ним.
И о птицах, вопивших в зарослях, - почему-то раньше он никогда раньше не слышал таких птиц. Дергачи, что ли, какие-то бешеные…
- В темноте любая дорога кажется длиннее, чем при свете, Савада Тсунаеши. И еще в темноте куда проще перепутать тропинку.
- Я этот лес знаю, господин, - Тсуна очень надеялся, что это прозвучало твердо и уверенно. – Я выберусь, вы за меня не волнуйтесь.
Собеседник опять захихикал.
- Не буду тебя задерживать, - он повел рукой в направлении двери. - только с Кеном не повстречайся. Тебя, полагаю, вряд ли обрадует эта встреча.
Тсуне вдруг стало понятно, что хозяин замка отлично знает о том, что иногда людям кажется, что руки его слуги превращаются в звериные лапы.
(он знает, что им не кажется)
- А-а… а разве Кен не тут? – сипло спросил он. - В смысле, вы не знаете, где он?
- Нет, конечно, - с чего бы? В это время он… ну, считай, гуляет. И я никому не пожелал бы столкнуться с ним во время его прогулки.
- Ну так скажите ему! – эти слова Тсуна почти выкрикнул. – Мне надо домой!
(в темноте любая дорога кажется длиннее, чем при свете)
- Я же говорю, Тсунаеши, - это прозвучало почти устало, - его здесь нет, и где он бродит, мне неизвестно. Прикажешь мне встать на стене и кричать на весь лес?
- Но мне надо домой! – повторил он дрожащим голосом.
- Боишься? – в этом вопросе не было ни капли сочувствия.
- Да, - ответил Тсуна с вызовом. – И вы б боялись.
- Конечно, боялся бы. Будь я тобой – я вообще боялся бы всегда. Всего.
Тсуна показалось, что эти слова отдались эхом под сводами зала. Возможно даже, что так оно и было – а может быть, это стучала кровь в висках.
- …ты ведь такой слабый, Тсунаеши.
- Э, вы о чем? – Тсуна подумал, что теперь наверняка ослышался. С чего…
- Ты – слабый, - Мукуро улыбнулся ему. - У тебя вечно ноют зубы, а из носу льет, стоит промочить ноги. Ты никогда не мог подтянуться на суку больше одного раза, а в драке непременно оказывался в самом низу – ползал в пыли, и на тебя наступали и чужие, и свои…
Он говорил медленно и размеренно, точно рассказывая сказку.
- А еще ты не слишком умен. Грамота далась тебе еле-еле, и то благодаря розгам учителя. К какому бы ремеслу не пытались тебя приучить, ты неизменно портил все, что тебе доверяли. Твоя мать едва сводит концы с концами, отец твой сбежал, а ты годишься лишь на то, чтобы за гроши таскать бумажки – и то только до тех пор, пока однажды по дурости не потеряешь почту. Ты грязен, и сапог у тебя нет, и картуз - с дырой…
Замолчи же ты, пожалуйста, тоскливо думал Тсуна, замолчи, заткнись…
(Никчемный! Тсуна никчемный! Тсуна ревет, как девчонка!)
(что же мне с тобой делать, горе мое)
(я не удивлен - чего от тебя, тупица, и ждать-то)
(слабак)
(Я забью тебя до смерти)
Погруженный в оцепенелое созерцание лужицы чая, похожей на солнышко, Тсуна поднял глаза – и понял, что хозяин Кокуйо стоит совсем близко к нему.
«Черт, как беззвучно он ходит!»
Глаза Рокудо Мукуро смотрели куда-то сквозь Тсуну, глаза – один синий, другой красный, а губы ухмылялись – жутенько и совсем не весело. А потом внутри алого глаза что-то дрогнуло, и взгляд Мукуро стал иной – острый, как наконечник копья. Тсуна вскочил со своего стула так, что чуть не свалил его, и обеими руками вцепился в плетеную спинку.

[Гость]

-…Тебе не выкарабкаться. Год будет проходить за годом, и никто не придет, чтобы сделать твою жизнь лучше и чище, а тебя – сильнее. Ты так и будешь барахтаться в своих страхах, как в болоте – проваливаясь все сильнее…
«Это он нарочно так говорит. Говорит, а сам смотрит, смотрит, - верю ли я. Потому что все это вранье и неправда, ведь может же он знать ничего, ведь оно все не так, ну… Ну почему же каждое его слово – гаже предыдущего?
Как он так долго смотрит, не моргая?»
- Это… - он поперхнулся, но все же договорил. - Это неправда. Ты врешь.
- Знаешь, я не люблю развеивать миражи. Я предпочитаю их создавать, - эти слова прозвучали даже задумчиво, - но… Что ж, докажи мне, что я вру.
- Да как тебе докажешь, - пробормотал Тсуна себе под нос.
Мукуро рассмеялся.
- Ну, я наговорил тебе много плохого, Тсунаеши. Очень плохого. Я тебя оскорбил, в конце концов. Встань и ответь мне, как полагается. Ударь меня.
Тсуна немо вытаращился на собеседника. Слабое подозрение о том, что собеседник сбрендил, крепло в его душе с каждой минутой.
- А ты… а вы что будете делать?
- Не знаю, - Мукуро прикрыл глаза, - может, сломаю тебе руку. Может – шею…
Он безумный, подумал Тсуна. Вот совсем, как есть безумный.
(я пью чай с безумцем, которому служат оборотни, я в старом замке, мне очень далеко до дома)
(доберусь ли я сегодня до дома)
- …а может, вообще ничего не буду делать. Я же сам виноват и первый начал, в конце концов, - как это у вас говорится?
(он ничего не будет делать)
(он знает, что так страшнее)
- Ты своем уме? – только произнеся это, Тсуна понял, что вот теперь-то жуткий хозяин замка уж наверняка оторвет ему голову.
Но тот не думал злиться – наоборот, он словно чему-то обрадовался.
- Ну вот видишь, - улыбка Мукуро стала такой, точно он выиграл у Тсуны в ножички. – Это внутри. Ладно бы ты просто боялся быть побитым, Савада Тсунаеши. Беда твоя - в том, что ударить сам ты боишься еще больше…
Тсуна посмотрел на скатерть и обнаружил, что пролил заварку, что не мудрено – так его трясло. Сидеть на месте, и слушать все это не двигаясь, было невозможно. Не отдавая отчета в том, что он делает, Тсуна принялся размазывать лужицу ногтем.
- Ну а ты, - стараясь, чтобы в голосе не дрожали злые слезы, наконец выговорил он, - ты что, ничего не боишься?
- Не боюсь, - просто ответил господин Мукуро.
Повисло молчание, прерванное странным смешком.
- Не боюсь, потому что у меня – сила. Хочешь, я поделюсь ею с тобой?
Тсуна втянул голову в плечи. Теперь Рокудо Мукуро выглядел как-то немного по- другому.
(что-то изменилось)
- Какой еще силой? – пробормотал мальчик.
- Когда человек оказывается на пороге между жизнью и смертью - Мукуро, - и даже делает ма-аленький-маленький шаг за порог - у него есть миг, чтобы оглянуться и повернуть. Девять из десяти обычно не возвращаются – их можно понять, правда? Но те, кто приходят назад, - те, кого позвали обратно – иногда приносят с собой настоящую силу....
Колдунов не бывает, хотел сказать Тсуна, зачем ты опять врешь. Или - на кой черт сила тем, кто, почитай, уже мертвый.
Но вместо этого почему-то спросил:
- А где те люди, от которых получил силу ты?
- Их больше нет, - спокойно ответил Мукуро.
Тсуну передернуло.
Собеседник, видать, по-своему истолковал это движение. Он улыбнулся и сделал шаг к Тсуне.
- Не волнуйся, - голос Рокудо Мукуро, совсем недавно звучавший, казалось, из- под сводов замка, словно приблизился, и раздавался над самым ухом мальчика. - я же не собираюсь делать тебе больно. А потом тебе больше никогда не придется волноваться. И думать тоже не надо будет, и расстраиваться. И все сложится замечательно. И все будут тебя уважать. Ты даже представить себе не можешь, как отлично ты тогда заживешь.
Тебе понравится, правда. И…

И – в дверь залы постучали. Резкой, короткой дробью..
- Кто там еще?! – вырвалось у Рокудо Мукуро. Он мотнул головой и оскалился.
- Это я, письмоносец Савада! – прозвучало из-за двери. – Принес пергамент для господина Хибари!
- Это птица, птица! – во всю глотку заорал Тсуна, рванувшись к двери, выплескивая эти дурным криком весь накопившийся страх. – Это значит, здесь господин Хибари! Он пришел за мной!
- Стоять! – приказал Мукуро, произнеся в адрес господина Хибари и его птички короткое, но до невозможности грязное ругательство, но Тсуна уже летел к двери, не разбирая дороги. Дверная ручка уже была совсем близко; мальчик уже потянул за нее… Когда Тсуну буквально сшибли с ног, отшвырнув к противоположной стене. Больно приложившись головой и боком, мальчик сполз на пол.
- До чего же не вовремя, - произнес Рокудо Мукуро. Сейчас он казался еще выше - то ли от того, что Тсуна смотрел на него снизу вверх, то ли от того, что и правда как-то изменился. – Это случилось раньше, чем я ожидал. Ну ничего, значит, пора с ним разобраться. Главное, чтобы он там не успел… - С этими словами властитель Кокуйо обернулся, и полоснул по сжавшемуся в комочек Тсуне взглядом страшного красного глаза. – Не считай, что это что-то изменит для тебя. Тебе отсюда не выбраться. Ты уже мой.
Он подпрыгнул, легко завис в воздухе, а потом, сделав какое-то короткое движение, исчез, только метнулось под потолком зигзагом что-то темное, и унеслось в приоткрывшуюся дверь.
Тсуна зажмурился.

2 часть.

Человек, стоявший перед воротами замка, внимательно присматривался и прислушивался. В окрестностях больше ничего не квакало, не хрюкало, не верещало. Несносный шумный хор, донимавший каждого, рискнувшего сунуться сюда, как ножом отрезало. Это человека, одетого в форму Охотника, вполне устраивало.
Ползущий с болот туман его раздражал.
Каждый вечер, когда догорал закат, в окрестностях Кокуйо, появлялся туман. Он плыл и плыл из низин, съедая по дороге лес с его сухими елками, ямами со стоячей водой и ржавыми брусничными пригорками, затапливал дорогу и мостки, пока, наконец, не окутывал замок на горе. После этого туман успокаивался и, осев у полуразвалившихся стен, дремал до самого утра, как лохматый седой пес у хозяйского порога.
Об этом тумане, да и о замке тоже, в Намиморье ходило множество странных слухов.
Охотника раздражали слухи.
Охотника раздражали те, кто их распускает.
Больше всего Охотника раздражал сам замок.
Он давно ждал возможности навести здесь порядок. И дождался.
С письмом, которое сегодня так драматично доставил травоядное Савада, Охотник наконец получил разрешение заняться обитателями замка всерьез. А кроме разрешения, он получил людей под свое начало. Для гарантии. Чтобы уж точно никто не улизнул в тумане. Ни один проклятый вампир.
Он знал – как только совсем стемнеет, все те, кто идут следом за ним, зажгут факелы. Отличные, просмоленные факелы, против которых бессилен любой туман. Десятки факелов, сотню…
Первые легкие клочья мглы, плывущие над травой, достигли его начищенных сапог, закрутились вокруг них бурунчиками, и отступили. Если бы туман был живым существом, можно было бы подумать, что он испугался.
И правильно сделал бы.
Господин Хибари был бы совсем не прочь, чтобы его боялся даже туман.

Он ступил на ветхий мост, сделал пару шагов, носком сапога пошевелил торчащие вверх обломки досок. В самой середине зияла дыра – как будто кто-то со всей дури провалился туда, наверняка здорово ободравшись. Презрительно прищурившись, Хибари перешагнул разлом.
Приоткрытые ворота темнели многозначительно и опасно.
Если бы потребовалось, Хибари взял бы эти стены штурмом.
Человек подставил руку, и в ладонь ему, вцепившись в перчатку острыми коготками, ткнулось теплое и дрожащее. Прочирикав свое сообщение, птица отряхнулась, и деловито принялась чистить перышки.
Господин Хибари бережно пересадил ее на плечо, и положил руки на рукояти острых осиновых дубинок.

[Гость]

... Сегодня он был не в духе с самого утра.
Блуждая по лесу, Хибари встретил ежика – и вид этого ежика, деловито топающего куда-то по своим ежиным делам, заставил его сердце сжаться от какого-то странного чувства. Другой человек назвал бы это чувство тоской, или нежностью, или сожалением о несбывшемся. Другой человек, пораженный этим философским и потому грустным чувством, постоял бы и поразмыслил о жизни, или вздохнул о любви, или вспомнил бы трудное детство - ведь любое детство на самом деле трудное, особенно когда вспоминаешь о нем, проснувшись еще до рассвета и стоя по колено в сырой траве.
Но господин Хибари был господином Хибари. Трудного детства у него не было, - его породили устав Королевского отряда по борьбе с вампирами и толстенный свод законов государства Вонголы. Причем породили сразу взрослым и суровым. Во всяком случае, так думали все те немногие, кому довелось пообщаться с господином Хибари и при этом сохранить впоследствии способность думать.
Так что Хибари не стал вспоминать детство. Но странное чувство не отпускало: именно оно и вынудило свирепого ловца нагнуться, присесть на корточки, а потом вытянуть вперед правую руку и ловить ежика.
Любой другой человек, конечно, не сумел бы поймать лесного зверька таким образом, - но господин Хибари был господином Хибари и непременно бы поймал, если бы не…
- Ай, кто это? – раздался за кустами отвратительный мальчишеский визг, и момент был безнадежно упущен.
Еж навострил бархатные серые уши и опрометью бросился в траву, а господин Хибари, уже готовый схватить его, промазал и едва не ткнулся носом в мох. С трудом удержав равновесие, он плавным движением хищника скользнул за ближайшее дерево, откуда открывался хороший вид на тропинку. Именно на тропинке, судя по всему, и находился нарушитель спокойствия.
Нарушителей было сразу двое. Один из них – тот, кто визжал – улепетывал по тропинке вперед, сверкая грязными пятками и размахивая сумкой. Всем своим видом он при этом напоминал местного почтальона Саваду. Похоже, он и был почтальоном Савадой. Травоядное.
Второй не напоминал никого из местных, из чего Хибари сделал вывод, что местным он не являлся. Следовательно, был чужаком. Неучтенным, подозрительным чужаком, бродящим по лесу в неподобающее время (если начистоту, господин Хибари затруднился бы назвать время, подобающее для прогулок неучтенных подозрительных чужаков по лесу, в котором жил господин Хибари).
Охотник уже поднял правую руку с дубинкой, намереваясь выступить из-за кустов, но внезапная мысль его становила. Чужак на тропинке не выглядел человеком, проделавшим долгий путь: рубашка на нем была отвратительно белоснежной, убранные в дурацкий хвост на затылке волосы - тщательно причесаны, а сапоги – подозрительно чистыми.
Точно почуяв взгляд охотника, чужак поднял голову и, повернувшись лицом к кусту, за которым прятался Хибари, широко, почти ласково улыбнулся. До чего же пакостная ухмылка, успел подумать Хибари прежде, чем заметил, какие глаза, не видя, смотрят прямо на него сквозь широкие листья орешника.
Эти разноцветные глаза не были глазами человека.
Господин Хибари застыл, раздумывая. Необходимо было выяснить, у кого в округе останавливаются на постой эдакие… приезжие, с какой целью они заявляются в Намиморье – и много ли их тут таких.
Обратиться к чужаку напрямую господин Хибари счел не совсем удобным: тот мог отказаться отвечать, и тогда пришлось бы избить его до смерти сразу же – а пока это было излишним и даже могло помешать выяснить подробности. К тому же, следовало понять, какие - такие общие дела у этого типа могут быть с Савадой, что гораздо проще было узнать у самого травоядного. Этого бить точно не придется – сам все выложит, как миленький.
Хибари спрятал дубинки, сурово нахмурился (впрочем, в случае с господином Хибари вернее было бы сказать – не изменился в лице) и, стараясь двигаться еще тише, чем обычно, устремился в лес.
Так вот и вышло, что вечером того же дня вооруженный до зубов Охотник с чистым сердцем вошел в ворота Кокуйо.

***

Чертовой птичке повезло, как никому другому – он позволил ей улепетнуть, потому что в ближайшем же коридоре увидел Чикусу. Скорее живого, чем нет.
Кошколак брел навстречу хозяину, придерживаясь за стену, и, кажется, с большим трудом переставлял лапы. И вообще выглядел скверно.
Когда Мукуро, не затрудняясь обратным превращением, сложил крылья и повис вниз головой, зацепившись за торчащий из стены крюк, оборотень повернул к нему растерзанную морду, на которой сейчас так особенно нелепо смотрелись хрупкие очки с одним треснувшим стеклом. Повернул – и весь подобрался, и вроде бы даже выпрямился, и в глазах, только что бывших безднами паники, сразу же зажглись огоньки.
«Верный дурак. Один из двух.
Третий дурак – мелкий и напуганный – сидит в обеденном зале. А может быть, и не сидит. Может быть, он отважно пытается сбежать. Он же не знает, что сбежать из укрытого чужой иллюзией замка – практически невозможно. Так - то, Тсунаеши».
- Беда, господин Мукуро. Охотники. Сюда идут, за нами. Я их в лесу встретил – еле отбился. – Чикуса лизнул лапу, всю в темных потеках, и спрятал ее за спину. Глянул исподлобья:
- Что нам делать?..
«Их много?»
- До хрена, - честно сказал Чикуса. И снова выпрямился, и острые, как иглы, когти выпустил, и очами засверкал, весь до того вдохновенный, как будто впереди у него – и вправду девять жизней. - Но я… я это… десяток положу. И Кен тоже. Где оборону занимать?
«Нигде».
Если бы кто-нибудь, кроме них, мог сейчас слышать, как хихикает летучая мышь, он бы в жизни своей этого не позабыл.
« Пошел вон отсюда. Я сам разберусь».
- Да вы что, - сказал Чикуса.
- Да я… - сказал Чикуса.
« Да ты – закрыл пасть, и убрался».
Чикуса промолчал.
« Живо. И Кена своего прихвати. Чтоб не путался под ногами. Давай, пошел…»
- По-по…простите, - выговорил Чикуса так, будто в горле у него застрял, по меньшей мере, тот самый проклятый желтый воробей, который всюду сопровождает Охотника. Он развернулся и потащился по коридору прочь, приволакивая заднюю лапу, цепляясь за стенку, чтоб не упасть.
Довольно быстро потащился.
Нетопырь снова взмыл в воздух и рванул вперед, сопровождая свой полет невеселым хихиканьем.

Тсуна действительно выбрался из обеденного зала, сразу же, как смог встать на ноги. В голове гудело, но это не мешало ему четко осознавать, что отсюда надо сваливать.
Крадучись, он дошел до угла, и здесь остановился: ему послышался голос. Тсуна замер, прижимаясь к стене мокрыми ладонями и затылком, и прислушался. Узнал голос – тот, в шапке, говорит. Но почему молчит второй?!
«Мамочка, мама, - подумал мальчик, стараясь дышать так тихо, как это возможно, и жалея, что нельзя приглушить стук сердца – ему казалось, что оно бухает в груди как-то очень уж громко, настолько громко, что его слышно во всем коридорчике, и там, за поворотом, тоже слышно. И почему эти двое, один из которых молчит, а второй – едва не заикается, еще не услышали этот дурацкий стук, не выскочили, и не разорвали его в клочья, вообще не понятно. – Мама, как же мне домой попасть, как же мне сегодня попасть домой…»
Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он решился выглянуть – ушли эти, или затаились. Ушли. Тсуна отлепился от стенки, и припустил вперед.
«Ах ты гад, - повторял он про себя, с каким- то странным озлоблением, - ведь так же нельзя. Ни с кем нельзя. Ведь я же принес тебе посылку, что же ты так… Не-е-ет, не надо мне такой силы, спасибушки…»
Надо было искать выход.

[Гость]

***

За свою недолгую птичью жизнь Хиберд видел столько всяких вампиров – когтистых, клыкастых, крылатых; серых, синюшных и зеленоватых, томных и грубых, что уже несколько привык к ним, и перестал испуганно чирикать каждый раз, когда его покрытого перышками тельца касалась холодная аура, исходящая от не-мертвых.
Хиберд уже уяснил себе, своими крохотными мозгами: все вампиры – как бы они себя не вели – в присутствие Хиберда и Хибари рано или поздно начинают вести себя примерно одинаково: сначала дрыгаются, потом ползают по земле, потом перестают дрыгаться, и тихо лежат. И тогда можно нагадить им на голову.
Охотник угрюмо оглядывался по сторонам.
Тишина. Безлюдный, пустой двор. Ни скотины, ни припасов, ни клочка соломы на земле. Какие-то железки в углу, свалены грудой. Разбитая телега о трех колесах.
Все, как и ожидалось.
Окна были затемнены, но где-то в глубине, за шторами, явно горел свет.
На ступенях парадного входа ждал человек.
Хиберд на плече у Охотника завозился и предупреждающе клюнул хозяина в нашитый на форму погон.
« Можешь не волноваться, - мысленно ответил ему Хибари, - я знаю, что это не человек, а вампир».
Хиберд был с ним не согласен. Он считал, что этот тощий, хвостатый, разноглазый тип вполне достоин его беспокойства. Он мог быть очень быстрым! Он чуть было не догнал его, Хиберда!
Кодекс Королевского Отряда гласил, что сейчас Охотник должен произнести освященную веками формулировку задержания не-мертвого. Первым пунктом следовало представиться. Вторым – предложить вампиру сдаться добровольно.
Правила Отряда Хибари чтил, но резонно полагал, что Кодекс существуют для того, чтобы он, Хибари эти правила правил по своему усмотрению – не даром же он был Главным Охотником. Сегодня Хибари не для того добирался до Кокуйо, чтобы позволить какому-то кровососу сдаться без боя.
- Где хозяин замка?
- Перед тобой, - просто ответил чужак.
Хибари изогнул бровь. К сожалению, он видел в темноте не так здорово, как проклятые упыри, но вполне достаточно для того, чтобы разглядеть того самого парня, попавшегося ему на глаза этим утромв лесу, вместе с Савадой.
- Настоящий хозяин, - уточнил Хибари. Потому что любому ясно, что назваться хозяином может любая шваль, сожравшая истинного владельца замка.
- Тебе показать фамильный герб? Ленную грамоту? Родовой перстень с печатью Рокудо? – уточнил в ответ чужак. Уточнил вроде бы добродушно… но у Хибари тут же невыносимо сильно возникло желание дать ему по морде.
Все ясно. Тонкая кость, голубая кровь, красный глаз. Аристократишка поганый. Добрая половина знати в королевстве – Хибари был в этом убежден – несла в себе семена проклятой вампирьей породы. В отличие от честных ремесленников и простых крестьян, среди которых уровень вампиризма был значительно, значительно ниже.
- Печать сегодня прямо нарасхват идет, - добавил тем временем этот козел, увеличивая свои шансы отойти к праотцам еще до прихода подкрепления.
Но перед этим нужно было уточнить еще кое-что.
- Где это травоядное, Савада? – грозно спросил Хибари. – И какие у вас с ним общие дела? Он твой шпион?
- Я ответил на один твой вопроса, Хибари Кея, Главный Охотник, хотя ты даже не соизволил представиться, - чужак говорил по-прежнему негромко, но в голосе у него зазвучало что-то такое, что заставило Охотника подобраться. Хиберд предупреждающе чирикнул. Вдруг оказалось, что этот Мукуро уже и не сидит на крылечке, а стоит, и стоит не так далеко от ловца. – Теперь ты ответь мне. Зачем тебе письмоносец Савада?
« Все ясно, он твой лазутчик», - прищурил господин Хибари ледянисто-синие глаза. Но вслух ответил другое:
- Если он твой шпион, он тоже умрет. Теперь я знаю, почему в окрестностях Намиморья в последнее время пропадают люди. Девчонка из Кривого Оврага… Ясно, кто навел вас на усадьбу.
- Девчонка? – со странными интонациями произнес Рокудо Мукуро. – Интересно… Но ты ошибаешься, Хибари Кея. Савада не умрет. Все будет по-другому.
- Почему это?
- Потому что не пройдет и нескольких дней, как все твои люди будут присягать на верность Саваде Тсунаеши.
- Я никогда не стал бы присягать на верность этому травоядному. Будь он хоть епископом, хоть самим королем.
- Ты и не будешь, – легко согласился вампир.
Бросились они в бой одновременно.

***

«Заколдованный, чтоб его, замок, - тоскливо подумал Тсуна, в очередной раз сворачивая за угол, и снова оказываясь в том самом коридоре, в котором он, трясясь и обмирая, прислушивался к разговору… упырей. «Точно, упырей, по-другому и не скажешь. Сволочных богатых упырей, которые ушли, ни разу не сомневаясь, что я никуда отсюдова не сбегу. Куда, мамочка дорогая, куда они ушли? И как?!»
…Он бродил по этим коридорам уже не знамо сколько. Дергал все двери подряд, сворачивал, возвращался назад. Поднимался по лестницам, снова спускался, проходил под арками, заглядывал во все комнатушки – пустые и гулкие. Сперва он боялся кого-нибудь повстречать; потом стал бояться заблудиться… Сейчас, уже в пес знает какой раз, очутившись в «том самом коридоре», возле «того самого обеденного зала», он боялся уже одного – что о нем забыли, и он обречен сидеть в этом коридоре до конца жизни.
Тсуна присел у стены, прислонился к ней затылком и прикрыл глаза. Он думал о доме. Что будет с Наной, когда он не вернется домой и завтра… Что она скажет младшим… Как вытянется рожица Ламбо. Как громко, ужасно громко он заорет. «Как будто этим поможешь...»
«Надо вспомнить. Надо посидеть и вспомнить, как он шел следом за этим Мукуро, маясь от неловкости и желания сбежать; ну, и по сторонам зыркал, конечно… Вот тут они свернули, тут спустились по лестнице… Опять свернули. Тут вышли в этот коридор. Значит, выход – где-то там, где он уже сто раз проходил. То есть, он был, но его там сейчас нет – но это не важно… Нет, так не понять. Надо смотреть на самого Мукуро – что и как он делает… »
Сомкнутым векам было тепло, как будто бы он сидел близко-близко к костру, и в голове стало легко и ясно; куда-то ушла паника, и вместе с ней страх, противной холодной рукой скручивающий внутренности. Когда Тсуна открыл глаза, он не знал, сколько времени прошло, с тех пор, как он вот так сидит – должно быть, не мало, раз ноги его порядочно устали; зато он уже чувствовал: получилось.
Он с трудом встал, и на негнущихся ногах сделал пару шагов, и остановился.
Ну да, вот же она, дверь. Он, должно быть, уже раз двести мимо нее прошел…
Тсуна прибавил шагу.

***

Замах! Удар!
Хибари Кея был очень зол.
Проклятый вампир ну никак не хотел умирать.
Нельзя так быстро двигаться. Нельзя так нагло уклоняться от его ударов. Нельзя так паскудно хихикать!
Господин Хибари всегда гордился, что на него не действуют эти обычные вампирские штучки – зловещее сверкание глаз, зловещий оскал зубов, зловещее трепыхание плащей, потому что прекрасно знал, что глаза можно выколоть, зубы выбить – чтоб не скалились, и не клацали, а разорванным плащом можно связать руки-ноги. Чтоб не трепыхались.
У этого чертового пижона даже плаща не было, и не шипел он, вроде, и не клацал клыками, а все равно бесил господина Хибари невероятно. Поэтому господин Хибари, утраивая натиск, пообещал себе, что начнет с глаз. А может быть, с этого отвратного пучка волос на чужой башке, который уже пару раз неприятно хлестнул Охотника по лицу, что не могло ни раздра…
Хибари развернулся так быстро, как только мог, и все равно опоздал. Боль обрушилась на него так резко, и так неожиданно, что он на секунду перестал видеть, и удар нанес почти вслепую, и, увы, не так хорошо, как хотелось бы. И все равно достаточно сильно. Когда к нему вернулось зрение, он обнаружил, что достал – таки немертвого ублюдка, и еще как- того аж отшвырнуло к стене, на кучу мусора.
Пирамида из сложенных у стены пустых бочек с грохотом рухнула, подняв завесу мелкой едкой трухи практически до небес; бочки, подпрыгивая на колдобинах, раскатились по двору; одна развалилась, и к ногам охотника откатился одинокий проржавевший обод. Покрутился в пыли, и упал.
Хибари тяжело перешагнул через него, сделал два шага, и оперся на край той самой безлошадной телеги. Поднял руку, вытер теплую и липкую струйку, бегущую на шею.
Поглядел на ладонь и покачал головой.
«Дрянной удар. В самый раз для травоядного».

Что-то скрипнуло; хаотичная куча обломков, образовавшаяся там, куда звезданулся клятый вомпер, вспучилась и посыпалась. Из-под гнилых досок показалась шарящая рука; через мгновение доски полетели в сторону; Рокудо Мукуро приподнялся, и с видимым трудом уселся поверх кучи. Выглядел он малость скособоченным, но, сожри его кабан, продолжал ухмыляться. Это было видно даже в темноте. Гаже ухмылки Хибари не видел.
(Хиберд, в самом начале драки перепорхнувший с плеча Охотника на покосившийся столбик крыльца, при виде этой ухмылки спрятал голову под крыло)
- Слухи о тебе не врали, - донесся до Хибари его глуховатый голос. Охотника было трудно обмануть – он слышал, что вампир говорит медленно, что не мудрено – удар Хибари и падение и должны были сломать ему пару-тройку костей. – Ты и правда силен… Хорошо, что ты здесь один…
«Жаль, что не хребет».
Хибари не собирался его щадить. Он бросился вперед, прежде, чем вампир окончательно выпрямился.
-…И что тебя встретил я.
«Чертов вампир! Притворщик! Фокусник!»
Хрясь!
«Что за хрень! – изумился Охотник, – откуда в его руках…»
Удар! Удар! Удар!
«…взялась…»
Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Каждый удар охотника был отбит. Каждый. И, что хуже – вампир наступал. Если с его ребрами что-нибудь и сталось, черта с два это помешало ему драться.
- Тем более теперь, когда я подобрал себе…
«…эта штука, с крепким древком, и острыми зубцами! Как ее там… »
- …Оружие! – выдохнул Мукуро. Сейчас они топтались на месте, пытаясь потеснить друг- друга, напряженные, тяжело дышащие, равные по силе, и равные по желанию угробить противника.
«…Вилы! Это же гребаные вилы".

[Гость]

- …Сидят в ладони, как влитые, - донесся до Хибари ненавистный голос.
Хибари, распростертый на земле, пошевелился и зарычал. Рот немедленно наполнился кровью. Все правильно. Пока они толклись на одном месте, эта сука саданула его кулаком в лицо. Кулаком с большим перстнем на пальце.
Рокудо Мукуро, улыбаясь во все свои клыки, взвесил в руке одну из дубинок Охотника, а потом, от души размахнувшись, швырнул ее куда-то к черту на рога. При этом пошатнулся, и оперся на свои вилы, чтоб не упасть – ему тоже порядком досталось.
Поступить так со второй дубинкой Хибари ему уже не позволил.
- Вилы – орудие травоядных, - назидательно изрек он, сшибая вампира с ног.
Эффект немного подпортила сорвавшаяся с губ кровавая слюна.

***

Тсуна несся по плохо освещенной лестнице вниз, рискуя подвернуть ногу, а то и обе, подгоняемый одним единственным желанием: сбежать отсюда. Во что бы то ни стало. Как можно скорее. Краем глаза мальчик отметил, что лестница выглядит иначе, чем когда он шел по ней первый раз
(постарела)
Мрамор на ней растрескался, в трещинах скопилась грязь, перила прогнулись, ступени… Что за черт: там, впереди, ступени – битые-перебитые - вообще обвалились, причем на приличной высоте от пола.
Тсуна остановился, едва переводя дыхание: он чуть было не загремел в этот провал, хорошо, что уцепился за портьеру – драную и жалкую, напоминающую бессильно свисающие рукава утопленницы.
(все постарело)
Прыгать вниз ему определенно не хотелось.
Зато здесь на него пахнуло свежим воздухом. Нормальным, живым, вечерним воздухом. Тсуна вдруг понял, как трудно ему было дышать все время, проведенное в замке.
«Там балкон. Я выгляну, и если во дворе все нормально – вернусь к той лестнице. И даже спрыгну. Я смогу».
Мальчик отдернул очередную ветхую занавеску и высунулся в дверной проем. Ничего не разглядел, и, пригнувшись, пробрался поближе к перилам.
И сейчас же бросился плашмя на пол.
«Что за невезение!» - беспомощно подумал он.
Тсуна подполз ближе, приподнял голову, прижался лицом к балясинам, и всмотрелся в мельтешащие по двору тени.
«Это не люди, - холодея, подумал он, - люди не могут так двигаться. Так быстро двигаться... Кажется, что там дерутся две дюжины чертей… А ведь их на самом деле – двое».
Тсуна, конечно, навидался в деревне взрослых драк, но страшнее этой – не было никогда и ничего. Он уже не мог бы сказать, что именно из всего этого увидел, а что – только додумал. Темно же было. И высоко. Но плакать ему захотелось по-настоящему.
…Потом над головой его просвистела какая-то хреновина, с противным стуком ударившаяся об стену, и свалившаяся затем на пол балюстрады, и лишь чудом – не на него.
Приоткрыв зажмуренный глаз, и убедившись, что никто пока не спешит на него нападать, Тсуна вытянул руку и дотронулся до непонятной штуки.
«Ох ты черт! Дубинка господина Хибари! Треснулась так, что аж раскололась…» - в изумлении подумал мальчик. – «Но как… Как же это возможно, зашвырнуть ее сюда… Какая силища нужна… Кто это вообще смог…»
«Мне конец, точно. Потому, что мимо них я не пройду».

(что-то меняется?)
Мальчишка моргнул. Приподнялся на локте, вывернул шею, осмотрелся. Темно- то темно, да не настолько, чтобы он не мог заметить, что замок меняется. Напускная роскошь трескалась и сползала со здания, как облетают осенью листья, как рассыпается упущенная нетрезвым гулякой замусоленная колода карт. Глазам разносчика писем открывались ветхие стены, ввалившиеся крыши, вороньи гнезда на зубцах башен, зияющие прорехи… Похоже, волшебство в Кокуйо слабело – а может быть, это слабел его хозяин.
В голове у мальчика снова, как давеча, стало легко и бездумно, только на этот раз к пришедшему пониманию происходящего примешивалось острое чувство сожаления.
Сожаления от того, что все так глупо сегодня вышло.
Тсуна ползком двинулся назад,
«Можно, конечно, попробовать спрятаться в замке… Забиться под какую-нибудь столетнюю рухлядь, лежать и дрожать, прислушиваясь, не приближаются ли чужие шаги, все ближе, ближе… О нет, я так не смогу, я свихнусь, лучше уж сразу…»
Поздно решать. Шаги. Шаги уже приближаются. Уже совсем рядом. За этой пыльной ветошью…
(Мама, прости. Мне правда очень жаль…)

- Тихо, Савада, тсс, - и как это у Гокудеры получилось зажать ему рот прежде, чем Тсуна заорал так, что этот вопль услыхали бы аж в самой столице? – Все хорошо… Ты только пока не ори, а не то набегут… эти.
«Гокудера говорит шепотом… Непривычно».
Тсуна, покорно позволяющий тащить себя с балюстрады, скосил глаза.
И вправду, что ли, Гокудера? Странный какой-то. Башка вся в паутине, плечо – в кирпичной пыли, а глаза… Таких глаз Тсуна у друга никогда не видел. Точно у злющего лесного кота.
- Я могу идти сам, - попытался сказать Тсуна, но твердая ладонь пастуха надежно закрывала ему рот, да и нос, кстати, тоже. – Да пусти же ты, я сейчас задохнусь! – замотал головой мальчишка.
Они кувырком выкатились в коридор, и только когда занавеска, качнувшись, отделила их от улицы, и идущего там боя, Тсуна убедился, что это не морок, не мираж, а самый настоящий Гокудера. Нервный и злой.
- Ты откуда тут взялся? – только и мог сказать почтальон. Его неожиданно замутило, и ноги подкосились. Не от усталости – от неожиданного предчувствия, что все еще может получиться.
- Из лесу, - получил он исчерпывающий ответ. Было похоже на то, что пастушек знает об этом лесе что-то такое, что ему совсем не нравится. Но тут же Гокудера ухмыльнулся, и хлопнул Тсуну по спине.
- Я тебе по дороге расскажу. Нам еще долго- долго отсюда переть же… А сейчас – ходу. Потому что вот-вот здесь такое начнется – чертям тошно станет, а если мы сейчас сдохнем, то как же мы потом станем пиратами, как хотели? – ухмылка пропала, а в глазах Гокудеры опять плеснула опасная зелень. - Ну, бежим?
- Бежим, - идиотская улыбка, так и просившаяся на лицо Тсуны каждый раз, когда друг снова заводил свою шарманку о пиратах, увяла сама собой. Он вскочил на ноги и припустил за Гокудерой. Не спросив даже, куда они бегут.
Ему до смерти хотелось обернуться, и хотя бы одним глазом поглядеть, что там сейчас происходит, с теми двумя.
Но он, конечно же, не обернулся.

[Гость]

…А заговорил Гокудера только на самых подступах к деревне – когда они, перемазанные как черти, с гудящими от усталости ногами, выплутались наконец из проклятого «молока», как ребята окрестили туман, и буквально повалились возле первого же плетня. Тут-то на него и напала непрекращающаяся болтовня, все равно как разрядка после этого сумасшедшего бегства. Позади остались и ощетинившийся битым кирпичом разлом в восточной стене Кокуйо, через который они протискивались, рискуя застрять плотнехонько, как пробка в бутылочном горлышке, и вонючий ров с мутной, покрытой ряской жижей, через который нужно было перебираться по кочкам, шикарными кроличьими прыжками, и затянутый туманом лес, в котором на каждом шагу подстерегали торчащие сучья, бочажки со стоящей водой, не говоря уже о его обитателях. Каким-то чудом они не напоролись на Охотников – хотя дважды факелы проплывали в тумане совсем близко от них, а один раз идущий с факелом человек прошел совсем рядом от затаившихся ребят, лежащих плашмя на земле, и вжимающихся животами в мох – настолько близко, что мог бы на них наступить. Но нет, обошлось. А вот лохматых придурков они так не встретили. Ни в коридорах, ни возле замка, ни в лесу. Что, конечно же, должно было быть еще одной удачей - но вызывало в Тсуне какую- то слабую тревогу.
Но говорить об этом сейчас он не хотел.
Гокудера говорил. Тсуна молчал, привалившись спиной к плетню, и поглядывая в темное небо. В селе было тихо-тихо, не горело ни единое окно, и это его немного успокаивало. Значит, Нана не ждет его с фонарем, и можно еще хотя бы минуту передохнуть, и послушать, как орут ночные кузнечики.

- И давно ты, выходит, бродил там под стенами?
- Выходит, так. Ну… ничего себе такая прогулочка вышла. Изо рва воняет, комарье, пискуны эти в камыше… Потом туман идиотский наполз, вообще не видно ни хрена стало, я хотел поближе подобраться – а тут эти лохматые туда-сюда забегали. Видать, крепко их прижали в лесу… Но если бы не они – хрен бы я этот лаз в восточной стене нашел. А там уже через задний двор, и через кухню совсем просто было попасть… Вот внутри – беда, я все бегал, бегал…- Гокудера далеко, с оттяжкой плюнул, стер изжеванную травинку, прилипшую к губе, и тут же сунул в зубы новую. - Думаю, сто лет пройдет, прежде чем я тебя найду. Бегаю, а самому стремно – ну, чувствуется же, что все там такое… нежилое, а в одной комнате, помстилось, вроде бы гроб стоял. А потом я в окно глянул – а во дворе махач такой, что глаз не оторвать. А потом меня – раз, и попустило; я и пошел - и до балкона дошел почти сразу.
- Гокудерище… А как же ты пошел? Как же твои коровы?
- Ну… Что - коровы… Я подумал, что если тебя ненароком пришибут в этом Кокуйе, мне придется присматривать за твоим Теленком до конца моих дней!.. И как я тогда стану пиратом?!
Тсуна… ты прости, что я так поздно. Я сначала долго перед воротами торчал, все никак не мог решиться…
- Да ты что, там же Хибари, у ворот…
- Ну и что, что Хибари! Найдутся и на этого Хибари… вилы. А вообще – да, лучше уж ров и пискуны. Вставай, а то мы здесь задрыхнем сейчас, вот тогда твоя матушка точно нам головы открутит… Эй, ты чего? Ты чего теперь-то затрясся? Ну, Тсуна… Ну плюнь ты на них. Ты же видел, сколько там охотников… Счас они со всех упырей быстро перебьют. Тем паче, что лохматики-то тоже сбежали, я точно видел. А много там этих уродов еще осталось?
Тсуна сел так резко, что перед глазами заплясали мушки.
- Блин, - сказал он.
- Слушай, Гокудера… А как ты думаешь, этих вампиров, их вообще можно убить?
- Можно, чего же нет, охотнички этим и занимаются… Ты за Хибари переживаешь, что ли? Да брось ты! Я слышал, он их столько перебил, что мама не горюй. Это еще упырю повезет, если прибьют. А бывает, в столице еще так делают: закуют вампира в цепи, посадят в бочку, нальют смолы…
- Куда?!
- Тсс! На крышку, снаружи, куда же еще… И пустят бочку в море. А еще…
- Не надо!
Когда человек стоит на пороге между жизнью и смертью…делает маленький-маленький шаг за порог…У него есть миг, чтобы оглянуться и вернуться. И больше не надо будет бояться…И все сложится просто замечательно. И…
- Блин. Блин.
- Ты чего? – не выдержал Гокудера. – Ты чего такой? Они тебе что-то плохое там сделали?
Глаза у него опять стал злющие.
- Нет, - сказал Тсуна, вставая на ноги. – Я отнес посылку, вот и все. Пойдем быстрее.

***

- Мы что, вот так вот просто свалим?! – Кен саданул кулаком по ближайшему стволу – так, что посыпалась кора, а где-то в вышине, на ветвях, испуганно крикнула разбуженная птица. – Просто бросим его одного, и уйдем, а он там… А его… Уже, может быть…
В горле оборотня дрожало, нарастая, низкое злое рычание.
- Заткнись, придурок, - устало отозвался бредущий впереди Чикуса. Его слегка перекошенная фигура темным пятном выделалась в тумане, заполонившем поросший лесом овраг, по дну которого они тащились прочь от замка, поминутно оборачиваясь, и вглядываясь в туман – не идет ли кто следом, не приблизились ли в тумане огни…
- Раз он велел, значит, так надо.
- А ты и рад! – рявкнул Кен, и тут же примолк. То ли у него от усталости рябило в глазах, то ли опущенные плечи кошколака и правда дрожали. Кен уставился себе под ноги, и вовремя – он чуть не навернулся о какую-то корягу. В тумане легко прятаться, но трудно убегать…
– И этот сопляк еще там остался, - на полтона ниже прорычал Кен, - сбежит, как пить дать. Надо было все-таки оторвать ему голову!
- И приставить ее тебе. Может, тогда бы ты начал слушать, что тебе говорят, - резко сказал Чикуса. И остановился. И так и стоял, пока Кен, продирающийся через очередные неразличимые в тумане кусты, не врезался ему в спину.
- Если он сбежит, - голос Чикусы звучал тихо, но противно, как будто он скреб когтями по стеклу, - то мы все равно его найдем. Мы придем ночью… Мы его выследим… И приволочем господину Мукуро. А если господина Мукуро… не будет, то… - он замолчал.
Так, молча, они прошли еще несколько шагов, а потом Чикуса, первым преодолевший поваленный ствол, перегородивший им путь, подал голос:
- Смотри, что я нашел.
- Труп? – равнодушно спросил Кен, перелезая через бревно, и глядя в указанном направлении.
Труп принадлежал девочке, оборванной, грязной, очень худой. Тело лежало на боку; одна нога была неестественно вывернута, а согнутая рука, тощая, как куриная лапка, прикрывала лицо.
Чикуса с трудом присел рядом, перевернул тело девочки на спину, подержал за птичье запястье, очистил лицо от хвои и прилипших волос. Кен почесал затылок. Девочка была калекой – вся левая глазница представляла собой грубый, давно сформировавшийся рубец.
- Пока нет. Не труп еще, - Чикуса приподнял ей голову, и потрогал пальцем сухие губы. – Но может и помереть. Воды бы ей...
- Бедняжка, - буркнул Кен, с беспокойством вглядываясь в туман позади них. – Это, наверно, и есть та пропавшая у крестьян девчонка… Должно быть, заблудилась. Слушай, давай ее добьем, чтоб не мучилась. И пойдем выручать господина…
Чикуса молчал, вглядываясь в лицо лежащей без сознания девочки.
- Мы ее заберем отсюда.
- Э? – Кен дернул ухом, проверяя, не ослышался ли он. – Ты хочешь забрать ее с собой? Чтобы… подкрепиться ею? На тот случай, если после… драки… мы долго не сможем охотиться? Иначе зачем тебе эти косточки! Кстати о костях – смотри, у нее нога сломана.
- Придурок, - прервал его Чикуса, - мы вообще не станем ее есть. Разве ты не понял, что это он так устроил? Чтобы мы нашли ее здесь…
- Э?
- Разве ты не видишь, как она похожа… - Чикуса не закончил. Они оба склонились над девочкой. Бледное лицо с четко обозначенными скулами, восковые губы, темные волосы, забранные в странный хвост… Если на месте отсутствующего глаза представить другой – живой, горящий, красный, то тогда она действительно становится похожа на…
- Мукуро, - произнесла то ли мертвая, то ли спящая девочка, тихо-тихо, едва слышно. То ли позвала, то ли повторила.
И улыбнулась.

[Гость]

эм наверное немного поздно, он есть один фанарт подходящий к заяве (извините, в правилах ничего не написанно по поводу фанартов или я невнимательно читал)
если что, могу удалить

[Гость]

эм наверное немного поздно, он есть один фанарт подходящий к заяве (извините, в правилах ничего не написанно по поводу фанартов или я невнимательно читал)
если что, могу удалить